1.1.1 Эта книга начиналась, когда опасность неслыханного
бедствия уже нависала над человечеством; когда поколение, едва
начавшее оправляться от потрясений второй мировой войны, с
ужасом убеждалось, что над горизонтом уже клубится, сгущаясь,
странная мгла – предвестие катастрофы ещё более грозной, войны
ещё более опустошающей.
1.1.2 Я начинал эту книгу в самые глухие годы
тирании, довлевшей над двумястами миллионами людей. Я начинал
её в тюрьме, носившей название политического изолятора. Я писал
её тайком. Рукопись я прятал, и добрые силы – люди и не люди –
укрывали её во время обысков. И каждый день я ожидал, что
рукопись будет отобрана и уничтожена, как была уничтожена моя
предыдущая работа, отнявшая десять лет жизни и приведшая меня в
политический изолятор.
1.1.3 Книга «Роза Мира» заканчивается несколько лет спустя,
когда опасность третьей мировой войны не поднимается уже,
подобно мглистым тучам, из-за горизонта, но простёрлась над
нашими головами, закрыв зенит и быстро спускаясь от него вниз,
по всем сторонам небосклона.
1.1.4 «А может быть, обойдётся?» – Такая надежда теплится в душе
каждого, и без подобной надежды нельзя было бы жить. Одни
пытаются подкрепить её логическими доводами и активными
действиями. Некоторые ухитряются убедить самих себя в том,
будто опасность преувеличивается. Третьи стараются не думать о
ней совсем, погружаясь в заботы своего маленького мирка и раз
навсегда решив про себя: будь, что будет. Есть и такие, в чьей
душе надежда тлеет угасающей искрой, и кто живёт, движется,
работает лишь по инерции.
1.1.5 Я заканчиваю рукопись «Розы Мира» на свободе, в золотом
осеннем саду. Тот, под чьим игом изнемогала страна, давно уже
пожинает в иных мирах плоды того, что посеял в этом. И всё-таки
последние страницы рукописи я прячу так же, как прятал первые,
и не смею посвятить в её содержание ни единую живую душу, и
по-прежнему нет у меня уверенности, что книга не будет
уничтожена, что духовный опыт, которым она насыщена, окажется
переданным хоть кому-нибудь.
1.1.6 «А может быть – обойдётся, тирания никогда не возвратится?
Может быть, человечество сохранит навеки память о страшном
историческом опыте России?» – Такая надежда теплится в душе
всякого, и без этой надежды было бы тошно жить.
1.1.7 Но я принадлежу к тем, кто смертельною ранен двумя
великими бедствиями: мировыми войнами и единоличной тиранией.
Такие люди не верят в то, что корни войн и тираний уже изжиты в
человечестве или изживутся в короткий срок. Может быть
отстранена опасность данной тирании, данной войны, но некоторое
время спустя возникнет угроза следующих. Оба эти бедствия были
для нас своего рода апокалипсисами – откровениями о могуществе
мирового Зла и о его вековечной борьбе с силами Света. Люди
других эпох, вероятно, не поняли бы нас; наша тревога
показалась бы им преувеличенной, наше мироощущение –
болезненным. Но не преувеличено такое представление об
исторических закономерностях, какое выжглось в человеческом
существе полувековым созерцанием и соучастием в событиях и
процессах небывалого размаха. И не может быть болезненным тот
итог, который сформировался в человеческой душе как плод
деятельности самых светлых и глубоких её сторон.
1.1.8 Я тяжело болен, годы жизни моей сочтены. Если рукопись
будет уничтожена или утрачена, я восстановить её не успею. Но
если она дойдёт когда-нибудь хотя бы до нескольких человек, чья
духовная жажда заставит их прочитать её до конца, преодолевая
все её трудности, – идеи, заложенные в ней, не смогут не стать
семенами, рождающими ростки в чужих сердцах.
1.1.9 И произойдёт ли это ещё до третьей мировой войны или после
неё, или третья война не будет развязана в ближайшие годы вовсе
– книга не умрёт всё равно, если хоть одни дружественные глаза
пройдут, глава за главой, по её страницам. Потому что вопросы,
на которые она пытается дать ответ, будут волновать людей ещё и
в далёком будущем.
1.1.10 Эти вопросы не исчерпываются проблематикой войны и
государственного устройства. Но ничто не поколеблет меня в
убеждении, что самые устрашающие опасности, которые грозят
человечеству и сейчас и будут грозить ещё не одно столетие, это
– великая самоубийственная война и абсолютная всемирная
тирания. Быть может, третью мировую войну – в нашу эпоху –
человечество превозможет или, по крайней мере, уцелеет в ней,
как уцелело оно в первой и во второй. Быть может, оно выдержит,
так или иначе, тиранию ещё более обширную и беспощадную, чем
та, которую выдержали мы. Может случиться также, что через сто
или двести лет возникнут новые опасности для народов, не менее
гибельные, чем тирания и великая война, но – иные. Возможно.
Вероятно. Но никакие усилия разума, никакое воображение или
интуиция не способны нарисовать опасностей грядущего, которые
не были бы связаны, так или иначе, с одной из двух основных: с
опасностью физического уничтожения человечества вследствие
войны и опасностью его гибели духовной вследствие абсолютной
всемирной тирании.
1.1.11 Книга направлена, прежде всего, против этих двух зол. Двух
коренных, первичных зол. Она направлена против них – не как
памфлет, не как разоблачающая сатира, не как проповедь. Самая
жгучая сатира и самая пламенная проповедь – бесплодны, если они
только бичуют зло и доказывают, что хорошее – хорошо, а дурное
– дурно. Они бесплодны, если не основаны на знании основ того
миропонимания, того универсального учения и той действенной
программы, которые, распространяясь от ума к уму и от воли к
воле, были бы способны отвратить от человечества эти две
коренные опасности. Поделиться своим опытом с другими,
приоткрыть картину исторических и метаисторических перспектив,
ветвящуюся цепь дилемм, встающих перед нами или долженствующих
возникнуть, панораму разноматериальных миров, тесно
взаимосвязанных с нами в добре и зле, – вот задача моей жизни.
Я стремился и стремлюсь её выполнять в формах словесного
искусства, в художественной прозе и в поэзии, но особенности
этого искусства не позволяли мне раскрыть всю концепцию с
надлежащею полнотой, изложить её исчерпывающе, чётко и
общедоступно. Развернуть эту концепцию именно так, дать понять,
каким образом в ней, трактующей об иноприродном, в то же время
таится ключ и от текущих процессов истории, и от судьбы каждого
из нас, – вот задача настоящей книги. Книги, которая, если
Господь предохранит её от гибели, должна вдвинуться, как один
из многих кирпичей, в фундамент Розы Мира, в основу
всечеловеческого Братства.
1.1.12 Существует инстанция, много веков претендующая на то,
чтобы быть единственной неуклонной объединительницей людей,
предотвращающей от них опасность войны всех против всех,
опасность падения в хаос. Такая инстанция – государство. Со
времён окончания родового строя на всех исторических этапах
государство являлось существенной необходимостью. Даже
иерократии, пытавшиеся его подменить властью религиозной,
превращались в разновидности того же государства. Государство
цементировало общество на принципе насилия, а уровень
нравственного развития, необходимый для того, чтобы
цементировать общество на каком-либо принципе ином, не был
достигнут. Конечно, он не достигнут и поднесь. Государство до
сих пор остаётся единственным испытанным средством против
социального хаоса. Но уясняется наличие в человечестве
этических начал более высокого типа, способных не только
поддерживать, но и совершенствовать социальную гармонию: и, что
ещё важнее, намечаются пути ускоренного развития этих начал.
1.1.13 В политической истории новейшего времени легко различаются
две общечеловеческие направленности, полярные друг другу.
1.1.14 Одна из них стремится к переразвитию государственного
начала как такового, к укреплению всесторонней зависимости
личности от государства, точнее – от той инстанции, в руках
которой находится государственный аппарат: партии, армии,
вождя. Государства типа фашистского или
национал-социалистического – ярчайший пример феноменов этого
рода.
1.1.15 Другой поток явлений, возникший ещё в XVIII веке, если не
раньше, – это поток направленности гуманистической. Его истоки
и главнейшие этапы – английский парламентаризм, французская
Декларация прав человека, германская социал-демократия,
наконец, освободительная борьба против колониализма. Дальняя
цель этого потока явлений – ослабление цементирующего насилия в
жизни народов и преобразование государства из полицейского по
преимуществу аппарата, отстаивающего национальное или классовое
господство, в аппарат всеобщего экономического равновесия и
охраны прав личности. В исторической действительности имеются
ещё оригинальные образования, могущие показаться как бы
гибридами. По существу оставаясь феноменами первого типа, они
видоизменяют собственное обличье в той мере, в какой это
целесообразно для достижения поставленной цели. Это – лишь
тактика, маскировка, не более.
1.1.16 И всё же, несмотря на полярность этих потоков явлений, их
объединяет одна черта, характернейшая для XX столетия:
стремление ко всемирному. Внешний пафос различных движений
нашего века – в их конструктивных программах народоустройств;
но внутренний пафос новейшей истории – в стихийном стремлении
ко всемирному.
1.1.17 Интернациональностью своей доктрины и планетарным размахом
отличалось самое мощное движение 1-й половины нашего столетия.
Ахиллесовой пятой движений, ему противополагавшихся – расизма,
национал-социализма, – была их узкая националистичность, точнее
– узкорасовые или национальные границы тех блаженных зон,
химерою которых они прельщали и завораживали. Но к мировому
владычеству стремились и они, и притом с колоссальной энергией.
Теперь космополитический американизм озабочен тем, чтобы
избежать ошибок своих предшественников.
1.1.18 На что указывает это знамение времени? Не на то ли, что
всемирность, перестав быть абстрактной идеей, сделалась
всеобщей потребностью? Не на то ли, что мир стал неделим и
тесен, как никогда? Не на то ли, наконец, что решение всех
насущных проблем может быть коренным и прочным лишь при условии
всемирных масштабов этого решения?
1.1.19 Деспотические образования планомерно осуществляют при этом
принцип крайнего насилия либо хитрым сочетанием методов
частично вуалируют его. Темпы убыстряются. Возникают такие
государственные громады, на сооружение каких раньше
потребовались бы века. Каждое хищно по своей природе, каждое
стремится навязать человечеству именно свою власть. Их военная
и техническая мощь становится головокружительной. Они уже
столько раз ввергали мир в пучину войн и тираний, – где
гарантии, что они не ввергнут его ещё и ещё? И наконец,
сильнейший победит во всемирном масштабе, хотя бы это стоило
превращения трети планеты в лунный ландшафт. Тогда цикл
закончится, чтобы уступить место наибольшему из зол: единой
диктатуре над уцелевшими двумя третями мира – сперва, быть
может, олигархической, а затем, как это обычно случается на
втором этапе диктатур, – единоличной. Это и есть угроза, самая
страшная из всех, нависавших над человечеством: угроза
всечеловеческой тирании.
1.1.20 Сознательно или бессознательно предчувствуя эту опасность,
движения гуманистической направленности пробуют консолидировать
свои усилия. Они лепечут о культурном сотрудничестве,
размахивают лозунгами пацифизма и демократических свобод, ищут
призрачного спасения в нейтралитете либо же, испуганные
агрессивностью противника, сами вступают на его путь.
Бесспорной, всем доверие внушающей цели, то есть идеи о том,
что над деятельностью государств насущно необходим этический
контроль, не выдвинуло ни одно из них. Некоторые общества,
травмированные ужасами мировых войн, пытаются объединиться с
тем, чтобы в дальнейшем политическое объединение охватило весь
земной шар. Но к чему теперь привело бы и это? Опасность войн,
правда, была бы устранена, по крайней мере временно. Но где
гарантии того, что это сверхгосударство, опираясь на обширные
нравственно отсталые слои – а таких на свете ещё гораздо
больше, чем хотелось бы – и расшевеливая неизжитые в
человечестве инстинкты властолюбия и мучительства, не
перерастёт опять-таки в диктатуру и, наконец, в тиранию, такую,
перед которой все прежние покажутся забавой?
1.1.21 Знаменательно, что именно религиозные конфессии, раньше
всех провозгласившие интернациональные идеалы братства, теперь
оказываются в арьергарде всеобщего устремления ко всемирному.
Возможно, в этом сказывается характерное для них сосредоточение
внимания на внутреннем человеке, пренебрежение всем внешним, а
ко внешнему относят и проблему социального устроения
человечества. Но если вглядеться глубже, если сказать во
всеуслышание то, что говорят обычно лишь в узких кругах людей,
живущих интенсивной религиозной жизнью, то обнаружится нечто,
не всеми учитываемое. Это возникший ещё во времена
древнеримской империи мистический ужас перед грядущим
объединением мира, это неутолимая тревога за человечество, ибо
в едином общечеловеческом государстве предчувствуется западня,
откуда единственный выход будет к абсолютному единовластию, к
царству «князя мира сего», к последним катаклизмам истории и к
её катастрофическому перерыву.
1.1.22 Да и в самом деле: где гарантии, что во главе
сверхгосударства не окажется великий честолюбец и наука
послужит ему верой и правдой, как орудие для превращения этого
сверхгосударства именно в ту чудовищную машину мучительства и
духовного калечения, о которой я говорю? Можно ли сомневаться,
что даже уже и теперь создаются предпосылки для изобретения
совершенного контроля за поведением людей и за образом их
мышления? Где границы тем кошмарным перспективам, которые
возникают перед нашим воображением в результате скрещения двух
факторов: террористического единовластия и техники XXI
столетия? Тирания будет тем более абсолютной, что тогда
закроется даже последний, трагический путь избавления:
сокрушение тирании извне в итоге военного поражения: воевать
будет не с кем, подчинены будут все. И всемирное единство,
мечтавшееся стольким поколениям, потребовавшее стольких жертв,
обернётся своей демонической стороной: своей безвыходностью в
том случае, если руководство этим единством возьмут ставленники
тёмных сил.
1.1.23 На горьком опыте человечество убеждается уже и теперь, что
ни те социально-экономические движения, шефство над которыми
берёт голый рассудок, ни достижения науки сами по себе не в
состоянии провести человечество между Харибдой и Сциллой –
тираниями и мировыми войнами. Хуже того: новые
социально-экономические системы, приходя к господству, сами
облекаются в механизмы политических деспотий, сами становятся
сеятелями и разжигателями мировых войн. Наука превращается в их
послушную служанку, куда более послушную и надёжную, чем была
церковь для феодальных владык. Трагедия коренится в том, что
научная деятельность с самого начала не была сопряжена с
глубоко продуманным нравственным воспитанием. К этой
деятельности допускались все, независимо от уровня их
нравственного развития. Неудивительно, что каждый успех науки и
техники обращается теперь одной стороной против подлинных
интересов человечества. Двигатель внутреннего сгорания, радио,
авиация, атомная энергия – всё ударяет одним концом по живой
плоти народов. А развитие средств связи и технические
достижения, позволяющие полицейскому режиму контролировать
интимную жизнь и сокровенные мысли каждого, подводят железную
базу под вампирические громады диктатур.
1.1.24 Таким образом, опыт истории подводит человечество к
пониманию того очевидного факта, что опасности будут
предотвращены и социальная гармония достигнута не развитием
науки и техники самих но себе, не переразвитием
государственного начала, не диктатурой «сильного человека», не
приходом к власти пацифистских организаций
социал-демократического типа, качаемых историческими ветрами то
вправо, то влево, от бессильного прекраснодушия до
революционного максимализма, – но признанием насущной
необходимости одного-единственного пути: установления над
Всемирной Федерацией государств некоей незапятнанной,
неподкупной высокоавторитетной инстанции, инстанции этической,
внегосударственной и надгосударственной, ибо природа
государства внеэтична по своему существу.
1.1.25 Какая же идея, какое учение помогут создать подобный
контроль? Какие умы его выработают и сделают приемлемым для
громадного большинства? Какими путями придёт такая инстанция к
общечеловеческому признанию, на высоту, господствующую даже над
Федерацией государств, – она, отвергающая насилие? Если же она
примет к руководству принцип постепенной замены насилия чем-то
другим, то чем же именно и в какой последовательности? И какая
доктрина сможет разрешить все возникающие в связи с этим
проблемы с их неимоверной сложностью?
1.1.26 Настоящая книга стремится дать, в какой-то мере, на эти
вопросы ответ, хотя общая тематика её шире. Но, подготавливаясь
к ответу, следует ясно сформулировать сперва, в чём же это
учение видит своего непримиримейшего врага и против чего – или
кого – оно направлено.
1.1.27 В историческом плане оно видит своих врагов в любых
державах, партиях и доктринах, стремящихся к насильственному
порабощению других и к каким бы то ни было формам и видам
деспотических народоустройств. В метаисторическом же плане оно
видит своего врага в одном: в Противобоге, в тиранствующем
духе, Великом Мучителе, многообразно проявляющем себя в жизни
нашей планеты. Для движения, о котором я говорю, и сейчас,
когда оно едва пытается возникнуть, и потом, когда оно станет
решающим голосом истории, врагом будет одно: стремление к
тирании и к жестокому насилию, где бы оно ни возникало, хотя бы
в нём самом. Насилие может быть признано годным лишь в меру
крайней необходимости, только в смягчённых формах и лишь до тех
пор, пока наивысшая инстанция путём усовершенствованного
воспитания не подготовит человечество при помощи миллионов
высокоидейных умов и воль к замене принуждения –
добровольностью, окриков внешнего закона – голосом глубокой
совести, а государства – братством. Другими словами, пока самая
сущность государства не будет преобразована, а живое братство
всех не сменит бездушного аппарата государственного насилия.
1.1.28 Не обязательно надо предполагать, что подобный процесс
займёт непременно огромный отрезок времени. Исторический опыт
великих диктатур, с необыкновенной энергией и планомерностью
охватывавших население громадных стран единой, строго
продуманной системой воспитания и образования, неопровержимо
доказал, какой силы рычаг заключён в этом пути воздействия на
психику поколений. Поколения формировались всё ближе к тому,
что представлялось желательным для властей предержащих.
Нацистская Германия, например, ухитрилась добиться своего даже
на глазах одного поколения. Ясное дело, ничего, кроме гнева и
омерзения, не могут вызвать в нас её идеалы. Не только идеалы –
даже методика её должна быть отринута нами почти полностью. Но
рычаг, ею открытый, должен быть взят нами в руки и крепко сжат.
Приближается век побед широкого духовного просвещения, решающих
завоеваний новой, теперь ещё едва намечаемой педагогики. Если
бы хоть несколько десятков школ были предоставлены в её
распоряжение, в них формировалось бы поколение, способное к
выполнению долга не по принуждению, а по доброй воле; не из
страха, а из творческого импульса и любви. В этом и заключён
смысл воспитания человека облагороженного образа.
1.1.29 Мне представляется международная организация, политическая
и культурная, ставящая своею целью преобразование сущности
государства путём последовательного осуществления
всеохватывающих реформ. Решающая ступень к этой цели – создание
Всемирной федерации государств как независимых членов, но с
тем, чтобы над Федерацией была установлена особая инстанция, о
которой я уже упоминал: инстанция, осуществляющая контроль над
деятельностью государств и руководящая их бескровным и
безболезненным преобразованием изнутри. Именно бескровным и
безболезненным: в этом всё дело, в этом её отличие от
революционных доктрин прошлого.
1.1.30 Какова будет структура этой организации, каково её
наименование – предугадывать это мне представляется
преждевременным и ненужным. Назовём её пока условно, чтобы не
повторять каждый раз многословных описаний, Лигой
преобразования сущности государства. Что же до её структуры, то
те, кто станут её организаторами, будут и опытнее, и практичнее
меня: это будут общественные деятели, а не поэты. Могу только
сказать, что лично мне рисуется так, что Лига должна
располагать своими филиалами во всех странах, причём каждый
филиал обладает несколькими аспектами: культурным,
филантропическим, воспитательным, политическим. Такой
политический аспект каждого филиала превратится, структурно и
организационно, в национальную партию Всемирной религиозной и
культурной реформы. В Лиге и Лигой все эти партии будут связаны
и объединены.
1.1.31 Как именно, где и среди кого произойдёт формирование Лиги,
я, конечно, не знаю и знать не могу. Но ясно, что период от её
возникновения до создания Федерации государств и этической
инстанции над ними должен рассматриваться как период
подготовительный, период, когда Лига будет отдавать все силы
распространению своих идей, формированию своих рядов,
расширению организации, воспитанию подрастающих поколений и
созданию внутри себя той будущей инстанции, которой со временем
может быть доверена всемирная руководящая роль.
1.1.32 Устав Лиги не может препятствовать пребыванию в её рядах
людей различных философских и религиозных убеждений. Требуется
лишь готовность деятельно участвовать в осуществлении её
программы и решимость не нарушать её моральных установлений,
принятых как краеугольная плита.
1.1.33 Во всех превратностях общественной жизни и политической
борьбы успехи Лиги должны достигаться не ценой отступления от
её нравственного кодекса, а именно вследствие верности ему. Её
репутация должна быть незапятнанной, бескорыстие – не
подлежащим сомнению, авторитет – возрастающим, ибо в неё будут
стекать и её непрерывно укреплять лучшие силы человечества.
1.1.34 Вероятнее всего, что путь ко всемирному объединению ляжет
через лестницу различных ступеней международной солидарности,
через объединение и слияние региональных содружеств; последней
ступенью такой лестницы представляется всемирный референдум или
плебисцит – та или иная форма свободного волеизъявления всех.
Возможно, что он приведёт к победе Лиги лишь в отдельных
странах. Но за неё будет сам исторический ход вещей.
Объединение хотя бы половины земного шара довершит глубокий
сдвиг в сознании народов. Состоится второй референдум, может
быть третий, и десятилетием раньше или позже границы Федерации
совпадут с границами человечества. Тогда откроется практическая
возможность к осуществлению цепи широких мероприятий ради
превращения конгломерата государств в монолит, постепенно
преображаемый двумя параллельными процессами: внешним –
политико-социально-экономическим и внутренним –
воспитательно-этико-религиозным.
1.1.35 Ясно из всего этого, что деятели Лиги и её национальных
партий смогут бороться только словом и собственным примером и
только с теми идеологиями и доктринами, которые стремятся
расчистить путь для каких бы то ни было диктатур или поддержать
эти диктатуры у кормила власти. Своих исторических
предшественников, хотя и действовавших в узконациональных
масштабах, Лига увидит в великом Махатме Ганди и в партии,
вдохновлявшейся им. Первый в новой истории государственный
деятель-праведник, он утвердил чисто политическое движение на
основе высокой этики и опроверг ходячее мнение, будто политика
и мораль несовместимы. Но национальные рамки, в которых
действовал Индийский национальный конгресс, Лига раздвинет до
планетарных границ, а цели её – следующая историческая ступень
или ряд ступеней по сравнению с теми, какие ставила себе
великая партия, освободившая Индию.
1.1.36 О, конечно найдётся немало людей, которые станут
утверждать, будто методика Лиги – непрактична и нереальна. Ах
уж мне эти поборники политического реализма! Нет
безнравственности, нет социальной гнусности, которая не
прикрывалась бы этим жалким фиговым листком. Нет груза более
мертвенного, более приземляющего, чем толки о политическом
реализме как противовесе всему крылатому, всему вдохновенному,
всему духовному. Политические реалисты – это, между прочим, и
те, кто в своё время уверял, даже в самой Индии, что Ганди –
фантаст и мечтатель. Им пришлось стиснуть зубы и прикусить
язык, когда Ганди и его партия именно на пути высокой этики
добились освобождения страны и повели её дальше, к процветанию.
Не ко внешнему процветанию, которое порошит людям глаза чёрной
пылью цифр о росте добычи угля или радиоактивным пеплом от
экспериментальных взрывов водородных бомб, а к процветанию
культурному, этическому и эстетическому – процветанию
духовному, неспешно, но прочно влекущему за собой и процветание
материальное.
1.1.37 Обвинять Лигу в нереальности методов будут также те, кто
не способен видеть лучшее в человеке; чья психика огрубела, а
совесть захирела в атмосфере грубого государственного
произвола. К ним присоединятся и те, кто не предвидит, какие
сдвиги массового сознания ждут нас в недалёкие уже годы.
Травмированность войнами, репрессиями и всевозможными насилиями
даже теперь вызывает широкое движение за сосуществование и за
мир. Постоянно совершаются и будут совершаться события,
разрушающие чувство безопасности, не оставляющие ничего от уюта
и покоя, подрывающие корни доверия к существующим идеологиям и
к охраняемому ими порядку вещей. Разоблачение неслыханных
ужасов, творившихся за помпезными фасадами диктатур, наглядное
уяснение, на чём воздвигались и чем оплачивались их временные
победы, их внешние успехи – всё это иссушает душу как
раскалённый ветер, и духовная жажда делается нестерпима. Об
отстранении угрозы великих войн; о путях к объединению мира без
кровопролитий; о светоносце-праведнике, грядущем возглавить
объединённое человечество; об ослаблении насилия государств и о
возрастании духа братства – вот о чём молятся верующие и
мечтают неверующие в наш век. И вероятно в высшей степени, что
мирообъемлющее крылатое учение – и нравственное, и
политическое, и философское, и религиозное – претворит эту
жажду поколения во всенародный творческий энтузиазм.
1.1.38 То обстоятельство, что последнее крупное религиозное
движение в человечестве – протестантская Реформация – имело
место четыреста лет назад, а последняя религия мирового
значения, ислам, насчитывает уже тринадцать веков
существования, – выдвигается иногда как аргумент в пользу
мнения, что религиозная эра в человечестве завершилась. Но о
потенциальных возможностях религии как таковой, а не отдельных
форм её, судить следует не по тому, как давно возникли последние
крупные её формы, а по тому, зашла ли эволюция религии в тупик,
имеется ли возможность сочетать религиозную творческую мысль с
бесспорными тезисами науки, а также ещё и по тому, брезжут ли
перед таким мировоззрением перспективы осмысления жизненного
материала новых эпох и возможно ли действенное и прогрессивное
влияние религии на этот материал.
1.1.39 Действительно, с последнего крупного религиозного движения
международного размаха прошло около четырёхсот лет. Но ведь и
перед протестантской Реформацией подобных движений не было
много столетий. Да и в этом ли дело? Разве ещё не ясно, что
определённое русло идейной, творческой работы человечества в
последние века вбирало в себя почти все его духовные и
умственные силы? Трудно было бы ожидать, чтобы, осуществляя
такой стремительный прогресс – научный, технический и
социальный, создавая такие культурные ценности, как литература,
музыка, философия, искусство и наука последних веков,
человечество нашло бы в себе силы одновременно творить ещё и
универсальные религиозные системы.
1.1.40 Но рубеж XX века как раз и явился той эпохой, когда
закончился расцвет великих литератур и искусств, великой музыки
и философии. Область социально-политического действия вовлекает
в себя – и чем дальше, тем определённей – не наиболее духовных
представителей человеческого рода, а как раз наименее духовных.
Образовался гигантский вакуум духовности, не существовавший ещё
пятьдесят лет назад, и гипертрофированная наука бессильна его
заполнить. Если позволительно подобрать такое выражение,
колоссальные ресурсы человеческой гениальности не расходуются
никуда. Это и есть то лоно творческих сил, в котором зреет
предопределённая к рождению всечеловеческая интеррелигия.
1.1.41 Сможет ли религия – не старинные её формы, а та религия
итога, которой ныне чреват мир, предотвратить наиболее грозные
из нависших над человечеством опасностей: всемирные войны и
всемирную тиранию? – Предотвратить ближайшую мировую войну она,
вероятно, не в состоянии: если третья война вспыхнет, то
произойдёт это бедствие, вероятно, раньше, чем даже успеет
возникнуть Лига. Но в предотвращении всех войн, опасность
которых будет возникать после того, как сформируется ядро
грядущей интеррелигии, так же как и в предотвращении всемирной
тирании, – её ближайшая цель. Может ли эта религия достичь
наибольшей гармонии между свободой личности и интересами
человечества, какая только мыслима на данном этапе истории? –
Но это лишь другой аспект той же самой её ближайшей цели. Будет
ли она способствовать всестороннему развитию заложенных в
человеке творческих способностей? – Да, кроме способностей
демонических, то есть способностей к тиранствованию,
мучительству и к самоутверждению за счёт остальных живых
существ. Требует ли она для своего торжества кровавых жертв,
как другие движения всемирной направленности? – Нет, исключая
те случаи, когда её проповедникам придётся, может быть,
собственной кровью засвидетельствовать свою верность идее.
Противоречат ли её тезисы – не философской доктрине
материализма (ей-то они, конечно, противоречат во всех пунктах
от А до Я), а объективным и общеобязательным тезисам
современной науки? – Ни в одной букве или цифре. Можно ли
предвидеть установление в эпоху её гегемонии такого режима,
когда инакомыслие будет преследоваться, когда она будет
навязывать свои догматы философии, науке, искусству? – Как раз
наоборот: от частичных ограничений свободы мысли – вначале, к
неограниченной свободе мысли – потом: таков предлагаемый ею
путь. – Что же остаётся от аргумента, что религия не способна
ответить на насущные вопросы времени, а тем более – практически
разрешить их?
1.1.42 С полным правом и основанием такой упрёк может быть брошен
не религии, а, увы, науке. Как раз именно система взглядов,
которая не выглядывает ни вправо, ни влево за пределы того, что
очерчивается современным научным знанием, не способна дать
ответа на самые коренные, самые элементарные вопросы. –
Существует ли Первопричина, Творец, Бог? Неизвестно. –
Существует ли душа или что-либо подобное ей, и бессмертна ли
она? Этого наука не знает. – Что такое время, пространство,
материя, энергия? Об этом мнения резко расходятся. – Вечен ли и
бесконечен мир или, напротив, ограничен во времени и в
пространстве? Материала для твёрдого ответа на эти вопросы у
науки не имеется. – Ради чего я должен делать добро, а не зло,
если зло мне нравится, а от наказания я могу уберечься? Ответы
невразумительны совершенно. – Как воспользоваться наукой, чтобы
предотвратить возможность войн и тираний? Молчание. – Как
достичь, с наименьшим числом жертв, социальной гармонии?
Выдвигаются взаимоисключающие предложения, сходные только в
одном: в том, что все они в равной мере не имеют отношения к
строгой науке. Естественно, что на таких шатких, субъективных,
действительно псевдонаучных основаниях возникали лишь учения
классового, расового, национального и партийного эгоизма, то
есть как раз те, чьё призвание заключается в оправдании
диктатур и войн. Низкий уровень духовности – отличительная
черта подобных учений. Следовательно, искомая этическая
инстанция может быть построена на основе не так называемого
научного мировоззрения – такого, в сущности, и не существует, –
а на приобщении к духовному миру, на восприятии лучей, льющихся
оттуда в сердце, разум и совесть, и на осуществлении во всех
сферах жизни завета деятельной и творческой любви. Нравственный
уровень, вполне отвечающий перечисленным признакам, называется
праведностью.
1.1.43 Распространён ещё и другой предрассудок: взгляд на религию
как на явление, реакционное по своему существу, а тем более в
нашу эпоху. Но говорить о реакционности или устарелости религии
вообще, безотносительно к её конкретным формам, так же
бессмысленно, как доказывать реакционность искусства вообще или
философии вообще. Тот, кто мыслит динамически, кто видит
эволюционирующие ряды фактов и процессы, которыми формируются
эти ряды, тот сумеет и в искусстве, и в религии, и в любой
области человеческой деятельности разглядеть наличие
реакционных и прогрессивных форм. Реакционных форм религии
можно встретить сколько угодно и даже больше, чем нам хотелось
бы, но это не имеет никакого касательства к той рождающейся
религии итога, которой эта книга посвящена. Ибо в нашем
столетии не было и нет ни более прогрессивных целей, ни более
прогрессивных методов, чем те, которые слиты воедино с этой
религией. Что же до претензий научного метода на некое
верховенство, то научный метод столь же бессилен вытеснить из
жизни методы художественный и религиозный в широком смысле
слова, как и его самого не могла в своё время вытеснить
агрессивная религиозность. Потому что методы эти различествуют
между собой не только в том, как, но и в том, что ими
познаётся. В прошлом столетии, под впечатлением стремительного
прогресса в науке и технике, пророчили гибель искусства.
Прошло сто лет, и соцветие искусств не только не погибло, но
обогатилось ещё одним: искусством кино. Сорок или тридцать лет
назад многим в России казалась неизбежной гибель религии
вследствие прогресса научного и социального. И однако же
соцветие религий не только не погибло, несмотря на все
средства, ради этого мобилизованные, но именно под влиянием
научного и социального прогресса обогащается тем, что сделает
мировую религиозность вместо сочетания разрозненных лепестков
целокупным и единым духовным цветком – Розою Мира.
1.1.44 Из всего вышесказанного вытекает, что религиозное
движение, которое включит в своё миросозерцание и практику
положительный опыт человечества, а из отрицательного сделает
выводы, требующие слишком много мужества и прямоты, чтобы быть
сделанными на путях других течений общественной мысли;
движение, которое ставит своими ближайшими целями
преобразование государства в братство, объединение земли и
воспитание человека облагороженного образа; движение, которое
предохранит себя от искажения идеала и методики нерушимой
бронёй высокой нравственности, – такое движение не может не
быть признано прогрессивным, перспективным и творчески молодым.
1.1.45 Бронёй нравственности! Но на каких основах может создаться
такая нравственность? Я говорил о праведности. Но разве не
утопия праведность целых общественных кругов, а не единиц?
1.1.46 Следует уточнить, что понимается здесь под праведностью.
Праведность не есть непременно плод монашеской аскезы.
Праведность есть высшая ступень нравственного развития
человека; тот, кто её превысил, – уже не праведник, а святой.
Формы же праведности разнообразны; они зависят от времени,
места и человеческого характера. Можно сказать обобщённо:
праведность – в негативном аспекте – есть такое состояние
человека, устойчивое и оканчивающееся только с его смертью, при
котором его воля освобождена от импульсов себялюбия, разум – от
захваченности материальными интересами, а сердце – от кипения
случайных, мутных, принижающих душу эмоций. В позитивном же
аспекте – праведность есть проницание деятельной любовью к
Богу, людям и миру всей внешней и внутренней деятельности
человека.
1.1.47 Вряд ли психологический климат для возникновения
нравственной инстанции, основанной именно на праведности, может
быть где-либо подготовлен лучше, чем в обществе, объединившемся
в чаянии её возникновения и в этом видящем свой смысл и цель.
Но как раз таким обществом должна быть Лига. В числе её членов
могут оказаться даже атеисты. Но основной тезис Лиги –
необходимость превыше государств всемирной этической инстанции;
именно он сплотит наиболее одушевлённых, творческих, деятельных
и одарённых членов её в ядро. Ядро, для которого характерна
атмосфера неустанного духовного созидания, деятельной любви и
чистоты. Ядро, состоящее из людей, достаточно просвещённых,
чтобы понимать не только опасность, грозящую каждому из них
вследствие разнуздания импульсов самости, но и опасность того
слишком внешнего понимания религиозно-нравственных ценностей,
которое приводит к этическому формализму, лицемерию, душевной
черствости и ханжеству.
1.1.48 Никто, кроме Господа Бога, не знает, где и когда
затеплится первый огонь Розы Мира. Страна – Россия – только
предуказана; ещё возможны трагические события, которые осложнят
совершение этого мистического акта и принудят перенести его в
другую страну. Эпоха – шестидесятые годы нашего века – только
намечена; возможны гибельные катаклизмы, которые отодвинут эту
дату на длительный ряд лет. Возможно, что средой, где
затеплится первый пламень, окажется не Лига преобразования
сущности государства, а иной, сейчас ещё не предугаданный круг
людей. Но там ли, здесь ли, в этой стране или в другой, раньше
на десятилетие или позже, интеррелигиозная, всечеловеческая
церковь новых времён, Роза Мира, явится как итог духовной
деятельности множества, как соборное творчество людей, ставших
под низливающийся поток откровения, – явится, возникнет,
вступит на исторический путь.
1.1.49 Религия, интеррелигия, церковь – нужной точности я не могу
достигнуть при помощи ни одного из этих слов. Ряд коренных её
отличий от старых религий и церквей со временем принудит
выработать в применении к ней слова иные. Но и без того
предстоит вводить в кругооборот этою книгой столь обширный
запас новых слов, что здесь, в самом начале, предпочтительнее
прибегнуть не к этим словам, а к описательному определению
отличительных черт того, что должно именоваться Розою Мира.
1.1.50 Это не есть замкнутая религиозная конфессия, истинная или
ложная. Это не есть и международное религиозное общество вроде
теософического, антропософского или масонского, составленного,
наподобие букета, из отдельных цветов религиозных истин,
эклектически сорванных на всевозможных религиозных лугах. Это
есть интеррелигия или панрелигия в том смысле, что её следует
понимать как универсальное учение, указующее такой угол зрения
на религии, возникшие ранее, при котором все они оказываются
отражениями различных пластов духовной реальности, различных
рядов иноматериальных фактов, различных сегментов планетарного
космоса*. Этот угол зрения обнимает Шаданакар как целое и как
часть божественного космоса вселенной. Если старые религии –
лепестки, то Роза Мира – цветок: с корнем, стеблем, чашей и
всем содружеством его лепестков.
1.1.51 Второе отличие: универсальность устремлений Розы Мира и их
историческая конкретность. Задачу преобразования социального
тела человечества не ставила перед собой ни одна религия,
исключая средневековый католицизм. Но и папство, упорно
старавшееся замкнуть феодальный хаос дамбами иерократии, не
сумело ни ослабить эксплуатацию неимущих имущими, ни уменьшить
широкими реформами социальное неравенство, ни повысить общее
благосостояние. Впрочем, обвинять в этом ведущую католическую
иерархию было бы несправедливостью: для подобных преобразований
ещё не было материальных средств, ни экономических, ни
технических. Не случайно зло мира ощущалось испокон веков и
вплоть до нового времени неустранимым и вечным, и католицизм,
по существу, обращался, как и остальные религии, лишь к
«внутреннему человеку», учил личному совершенствованию. Но
времена изменились, материальные средства появились, и заслуга
всего исторического процесса, а не самой Розы Мира в том, что
она сможет теперь смотреть на социальные преобразования не как
на внешнее, обречённое на неудачу и не заслуживающее усилий, но
ставить их в неразрывную связь с совершенствованием внутреннего
мира человека: теперь это два параллельных процесса, которые
должны друг друга восполнять. Нередко слышишь: «Христианство не
удалось». Да, если бы оно всё было в прошлом, можно было бы
говорить, что в социальном и всемирно-нравственном отношении
оно не удалось. «Религия не удалась». Да, если бы религиозное
творчество человечества исчерпалось тем, что уже создано,
религия в только что упомянутом смысле действительно не удалась
бы. А пока справедливо говорить об этом только так: добиться
существенного уменьшения социального зла старые религии не
могли, так как не располагали необходимыми для этого
материальными средствами, и отсутствие этих средств вызвало их
отрицательное отношение ко всем подобным попыткам. Этим был
подготовлен безрелигиозный этап цивилизации. В XVIII веке
пробудилась социальная совесть. Социальная дисгармония была
наконец почувствована и осознана как нечто недопустимое,
оскорбляющее, требующее преодоления. Конечно, это находилось в
связи с тем, что начали появляться недостававшие для этого
материальные средства. Но старые религии не сумели этого
понять, не захотели этими средствами воспользоваться, не
пожелали возглавить процесс социального преобразования, и
именно в этой косности, в этой умственной лени, в этой идейной
неподвижности и узости – их тягчайшая вина. Религия
дискредитировала себя своей вековой беспомощностью в этом
отношении, и не приходится удивляться противоположной
крайности, в которую впала Европа, а затем и другие континенты:
преобразованию общества чисто механическими средствами при
полном отказе от духовной стороны того же процесса. Нечего,
конечно, удивляться и итогу: потрясениям, каких не видал мир,
масштабам жертв, какие никогда не рисовались даже в бреду, и
такому снижению этического уровня, самая возможность которого в
XX веке представляется до сих пор многим мрачной и трагической
загадкой. На старые религии падает в значительной степени
ответственность за глубину и упорство последующего
безрелигиозного этапа, за духовную судьбу миллионов душ,
которые, ради борьбы за справедливое мироустройство,
противопоставили себя религии вообще и этим вырвали корни
своего бытия из лона мировой духовности. Но истинная
религиозная деятельность есть своего рода общественное
служение, а истинное общественное служение есть в то же время
религиозная деятельность. Никакое религиозное делание, даже
подвиг инока, не может быть изолировано от общего, от труда на
пользу всемирного просветления; и никакая общественная
деятельность, кроме демонической, не может не влиять на
увеличение суммы мирового добра, то есть не иметь религиозного
смысла. Биение социальной совести, действенное социальное
сострадание и сорадование, неустанные практические усилия ради
преобразования общественного тела человечества – вот второе
отличие Розы Мира от старинных религий.
1.1.52 Третье отличие: динамичность её воззрений. Религии, не
чуждые представлениям о метаистории, уже были: иудаизм, раннее
христианство – но лишь в далёкие от нас и притом короткие
периоды своего становления они пытались духовно осмыслить
текущий исторический процесс. В те короткие, полузабытые эпохи
поразительные прозрения Апокалипсиса оставались прикрытыми от
глаз людей покровом иносказаний и недомолвок; шифр образов
допускал всевозможные толкования. Подлинного осмысления
исторического процесса так и не состоялось. Исторический опыт
был ещё мал и узок, географический кругозор ничтожен,
мистический разум не был подготовлен к постижению внутренних
закономерностей метаистории и неимоверной сложности Шаданакара.
Но явлению Розы Мира предшествовала эра гегемонии науки, в
самых корнях потрясшая представление о вселенной, о народах,
культурах и их судьбе. Предшествовало ей и другое: эпоха
коренных сдвигов и сбросов социальных, эпоха революций и
планетарных войн. Оба ряда явлений взрыхлили психологические
пласты, столько веков пребывавшие в неподвижности. В почву,
взрытую железными зубьями исторических катастроф, падают семена
метаисторического откровения. И приоткрывается духовному взору
весь планетарный космос как непрерывно меняющаяся система
разнозначных миров, бурно несущаяся к ослепительной цели,
одухотворяющаяся и преображающаяся от века к веку, ото дня ко
дню. Начинают сквозить ряды предстоящих эпох, каждая – во всём
своём неповторимом своеобразии, в переплетении борющихся в ней
метаисторических начал. Стремление Розы Мира – в том, чтобы
стать восприемницей, умножательницей и толковательницей этого
познания. Соборный мистический разум живущего человечества, она
будет осмыслять исторический процесс в его прошлом, настоящем и
будущем, чтобы вступить в творческое руководство им. Если и
можно будет говорить о каких-либо догматах в её учении, то это
догматика глубоко динамичная, многоаспектная, способная к
дальнейшему обогащению и развитию, к длительному
совершенствованию.
1.1.53 Отсюда вытекает и ещё одно, четвёртое, отличие Розы Мира:
перспектива последовательных, стоящих перед нею
духовно-исторических задач, вполне конкретных и принципиально
осуществимых. Перечислю ещё раз ближайшие из них: объединение
земного шара в Федерацию государств с этической контролирующей
инстанцией над нею, распространение материального достатка и
высокого культурного уровня на население всех стран, воспитание
поколений облагороженного образа, воссоединение христианских
церквей и свободная уния со всеми религиями светлой
направленности, превращение планеты – в сад, а государств – в
братство. Но это – задачи лишь первой очереди. Их осуществление
откроет путь к разрешению задач ещё более высоких: к
одухотворению природы.
1.1.54 Итак: интеррелигиозность, универсальность социальных
стремлений и их конкретность, динамичность воззрений и
последовательность всемирно-исторических задач – вот черты,
отличающие Розу Мира от всех религий и церквей прошлого.
Бескровность её дорог, безболезненность её реформ, доброта и
ласка в отношении к людям, волны душевного тепла,
распространяемые вокруг, – вот черты, отличающие её от всех
политико-социальных движений прошлого и настоящего.
1.1.55 Ясно, что сущность государства, равно как и этический
облик общества, не может быть преобразована в мгновение ока.
Сразу же полный отказ от принуждения – утопия. Но этот элемент
будет убывать во времени и в общественном пространстве. Всякая
дисциплина слагается из элементов принуждения и сознательности,
и от соотношения между собою этих двух элементов зависит тот
или иной род дисциплины. Наибольшим процентом принуждения и
почти полным отсутствием сознательности обладает дисциплина
рабовладельческих хозяйств, тюрем и концентрационных лагерей.
Немного больше процент сознательности в воинской муштре. И
дальше, по мере ослабления в дисциплинарных системах элемента
принуждения, возрастает и заменяет его собой категорический
императив внутренней самодисциплины. На воспитании именно этого
импульса построится вся новая педагогика. О её принципах и
методах, как и о методах перевоспитания и возрождения
преступников, речь пойдёт ещё не скоро – в одной из последних
глав. Но ясно, думается, уже и теперь, что стимул внешнего
принуждения быстрее всего будет отмирать во внутренних
концентрических кругах Розы Мира: ибо именно людьми, целиком
спаявшими свою жизнь с её задачами и с её этикой и уже не
нуждающимися во внешнем принуждении, наполнятся эти внутренние
круги. Именно такие люди будут являться её совестью, и кем же,
как не ими, должны быть заняты кресла Верховного Собора?
1.1.56 Да и можно ли переоценить воспитательное значение таких
общественных устройств, когда на вершине общества руководят и
творят достойнейшие: не те, чьё волевое начало гипертрофировано
за счёт других способностей души и чья сила заключается в
неразборчивом отношении к средствам, но те, в ком гармонически
развитая воля, разум, любвеобилие, чистота помыслов и глубокий
жизненный опыт сочетаются с очевидными духовными дарами: те,
кого мы называем праведниками. Совсем недавно мы видели тому
пример: мы видели роковую годину Индии и великого духом Ганди.
Мы видели потрясающее зрелище: человек, не обладавший никакой
государственной властью, в подчинении которого не было ни
одного солдата, даже ни одного личного слуги, не имевший крова
над головой и ходивший в набедренной повязке, стал совестью,
стал духовным и политическим вождём трёхсот миллионов человек,
и одного его тихого слова было достаточно, чтобы эти миллионы
объединялись в общей бескровной борьбе за освобождение своей
страны, а пролитие крови врага влекло за собой всеиндийский
пост и траур. Нетрудно представить себе, как трагически
исказился бы исторический путь индийского народа, если бы
вместо этого подвижника в решающую минуту выдвинулся в качестве
вождя человек односторонне-волевого типа, вроде Муссолини или
Сталина, – так называемая «сильная личность», мастер демагогии
и политической интриги, маскирующий свою сущность деспота
тирадами о народном благе! Как блестяще играл бы он на низших
инстинктах народа, на естественной ненависти к завоевателям, на
зависти к богатым; какие волны огня и крови заходили бы по
Индии, затопляя острова высокого этического сознания, тысячи
лет укреплявшиеся и лелеемые лучшими сынами великого народа! И
какая тирания воздвиглась бы в итоге над истерзанною страной,
пользуясь склонностью к повиновению, созданною веками
рабства!.. Ганди направил освободительный и созидательный
энтузиазм нации по другому пути. Вот первый в новейшей истории
пример той силы, которая постепенно заменит меч и кнут
государственной власти. Эта сила – живое доверие народа к тому,
кто доказал свою нравственную высоту; это – авторитет
праведности.
1.1.57 Предвижу множество возражений. Одно из них таково: да, это
было возможно в Индии, с её неповторимыми особенностями, с
четырёхтысячелетним религиозным прошлым, с этическим уровнем её
народа. У других народов другое наследие, и опыт Индии ни на
какую другую страну перенесён быть не может.
1.1.58 Верно, у каждого народа своё наследие. И наследие Индии
привело к тому, что её народ стал пионером на этой дороге. Но
почти каждый народ видел у себя или рядом с собой диктатуры и
тирании всевозможных окрасок, разнообразной идеологической
маскировки, и каждый мог убедиться, в пучину каких катастроф
увлекает страну слепая власть, не просветлённая праведностью,
не отвечающая даже требованиям среднего нравственного уровня. А
ведь государственное водительство – это подвиг, и средний
нравственный уровень для этого мал. Многие народы убедились и в
этом, потому что там, где вместо диктаторов чередуются
политические партии, там сменяются, точно в калейдоскопе,
дипломаты и генералы, боссы и адвокаты, демагоги и дельцы, одни
– своекорыстнее, другие – идейнее, но ни один не способен
вдохнуть в жизнь новый, чистый и горячий дух, разрешить
насущные всенародные проблемы. Ни одному из них никто не может
доверять больше, чем самому себе, потому что ни один из них
даже не задумывался о том, что такое праведность и духовность.
Это – снующие тени, опавшие листья, подхваченные ветром
истории. Если Роза Мира не выйдет вовремя на всечеловеческую
арену, они будут развеяны огненным дыханием волевых и
безжалостных диктатур; если же Роза Мира появится – они
растворятся, растают под восходящим солнцем великой идеи,
потому что сердце народа доверяет одному праведнику больше, чем
сотне современных политиков.
1.1.59 Но ещё могущественнее и светлее будет воздействие на народ
и его судьбу, если три наивысших одарённости: праведность, дар
религиозного вестничества и художественная гениальность
– совместятся в одном человеке.
1.1.60 Много, о, много проявлений религии относится целиком к её
минувшим стадиям. Одно из таких проявлений, по-видимому, – и
власть над умами строго очерченных, аподиктически выраженных,
не подлежащих развитию, статуарных догм. Опыт последних веков и
рост личности привели к тому, что создание человека ощущает
условность и тесноту любой догматики. Следовательно, сколь
адогматичными ни были бы тезисы Розы Мира, сколь бы ни были они
проникнуты духом религиозной динамики, но весьма многие
затруднятся принять даже их. Зато множества и множества
откликнутся на её зов, коль скоро он будет обращён не столько к
интеллекту, сколько к сердцу, звуча в гениальных творениях
слова, музыки, театра, архитектуры. Образы искусства ёмче и
многоаспектнее, чем афоризмы теософем или философские
рассуждения. Они оставляют больше свободы воображению, они
предоставляют каждому толковать учение так, как это органичнее
и понятнее именно для его индивидуальности. Откровение льётся
по многим руслам, и искусство – если и не самое чистое, то
самое широкое из них. Поэтому все виды искусства и прекрасный
культ оденут Розу Мира звучащими и сияющими покровами. И
поэтому же во главе Розы Мира естественнее всего стоять тому,
кто совместил в себе три величайших дара: дар религиозного
вестничества, дар праведности и дар художественной
гениальности.
1.1.61 Может быть, такой человек не придёт или придёт не скоро.
Возможно, что Розу Мира будет возглавлять не он, а коллектив
достойнейших. Но если бы Провидение направило такую великую
душу в наш век – а Оно её уже направило – и демонические силы
не сумели бы устранить её, – это было бы для всей земли
величайшим счастьем. Потому что более могучего и светлого
воздействия на человечество, чем воздействие гениального
художника слова, ставшего духовидцем и праведником и
возведённого на высоту всемирного руководства общественными и
культурными преобразованиями, не может оказать никто. Именно
такому человеку и только такому может быть вверен необычайный и
небывалый в истории труд: этический контроль над всеми
государствами Федерации и водительство народами на пути
преобразования этих государств во всечеловеческое братство.
1.1.62 О, мы, русские, жестоко поплатились за безусловное
доверие, оказанное сильному человеку, принятому многими из нас
за благодетеля человечества. Не повторим этой ошибки! Есть
безусловные признаки, отличающие человека, достойного подобной
миссии, от злого гения народа. Последний сумрачен; первый –
весел духовным веселием. Один укрепляет свою власть казнями и
карами; другой не станет домогаться власти ни в один из дней
своей жизни, а когда примет её – не прольёт ничьей крови. Один
насаждает по всей земле, ему подвластной, культ своей личности;
другому отвратительно и смешно его прославление. Один –
недоступен, другой – открыт всем. Один обуреваем неистовой
жаждой жизни и власти и прячется от воображаемых опасностей за
непроницаемыми стенами; другой – свободен от жизненных
искушений, а перед лицом опасности спокоен, потому что совесть
его чиста, а вера непоколебима. Это – два антипода, посланцы
двух непримиримых начал.
1.1.63 Конечно, в Верховном Соборе такой избранник был бы лишь
первым среди равных. Он опирался бы во всём на сотрудничество
множества, и этим множеством была бы контролируема его
собственная деятельность. На свой необычайный пост он мог бы
прийти только сквозь строгий искус. Такому сану не может
соответствовать ни молодость, ни даже зрелый возраст; лишь
старость. Искушения и борьба страстей должны быть давно изжиты.
Что до самого избрания, то оно, мне кажется, могло бы быть
осуществлено лишь через тот или иной вид плебисцита. Да и в
годы правления верховного наставника Собор следил бы за его
действиями. Уклонение его от пути влекло бы передачу власти
достойнейшему. Вообще все связанные с этим вопросы могли бы
быть тщательно продуманы, опасности предусмотрены, решения
внимательно взвешены и впоследствии усовершенствованы. Но пока
верховный наставник будет следовать неукоснительно по
предназначенной стезе, он – мистическая связь между живущим
человечеством и миром горним, проявитель Провиденциальной воли,
совершенствователь миллиардов и защитник душ. В руках такого
человека не страшно соединить полноту духовной и гражданской
власти.
1.1.64 Скажут: подобные люди появляются по одному в пятьсот лет.
А я скажу больше: личности такого масштаба и обладающей при
этом суммой именно таких свойств, раньше не могло быть никогда.
Эйнштейн не мог бы появиться среди маори XIX века; Достоевского
– такого, каким мы его знаем, – напрасно было бы надеяться найти
среди подданных Тутанхамона или Теодориха. Тогда он обладал бы
другой суммой свойств, а многие из них не имел бы возможности
проявить в жизни. Такой человек, о каком я говорю, даже в
недалёкую от нас эпоху не мог бы осуществить вручённые ему
дары, и современники остались бы в полном неведении
относительно его истинных масштабов и потенций. Нужные условия,
по-видимому, уже намечаются наступающей ныне эпохой; Роза же
Мира досоздаст их так, чтобы атмосфера общественная и
культурная обеспечила верховному наставнику цепь преемников,
достойных этого венца.
1.1.65 Могут сказать также: даже всех перечисленных дарований
мало для такой необычайной деятельности; надо обладать широким,
трезвым и практичным государственным умом. Да, ещё бы. Такому
деятелю придётся соприкасаться с тысячами разнообразных
проблем; потребуются и знания, и опыт, и эрудиция –
экономическая, финансовая, юридическая, даже техническая. Но
век Аристотелей давно миновал; умы энциклопедического охвата
немыслимы в наше время. И деятельность того, о ком я говорю,
столь же немыслима в отрыве от соборного разума, от Верховного
Собора. В ней будут участвовать самые глубокие умы, люди,
умудрённые в превратностях государственной жизни, специалисты
всех отраслей знания. Не энциклопедическая эрудиция и не
приземистый хозяйственный смысл потребуются от верховного
наставника, но мудрость. Мудрость, которая понимает людей с
первого взгляда, которая в самых сложных вопросах сразу находит
их существо и которая ни на миг не делается глуха к голосу
совести. Верховный наставник должен стоять на такой моральной
высоте, чтобы любовь и доверие к нему заменяли бы другие методы
властвования. Принуждение, насилие над чужою волей мучительны
для него; он пользуется ими лишь в редчайших случаях.
1.1.66 И всё же это лишь один из вариантов возможного, хотя, на
мой личный взгляд, наиболее желательный. Вполне представимо и
другое: такое руководство Розой Мира, такое соотношение его с
законодательными учреждениями и с правительством Федерации, при
котором принцип коллективности не будет ограничен ни в чём и
никем. Время разрабатывать конституцию будущего – в далёком
будущем, и не нам, а счастливым потомкам придётся выбирать из
многих вариантов один.
1.1.67 Но уж не теократия ли это? Я не люблю слово «теократия».
Теократия есть боговластие; применять его к каким бы то ни было
общественным и государственным устройствам абсурдно – с точки
зрения атеиста, кощунственно – с точки зрения верующего.
Никакой теократии история не знает и знать не может. Не
теократией, а иерократией, властью духовенства, следует
называть церковное государство пап или далай-лам. А тот строй,
о котором я говорю, прямо противоположен всякой иерократии: не
церковь растворяется в государстве, поглотившем её и от её
имени господствующем, но и весь конгломерат государств, и сонм
церквей постепенно растворяются во всечеловеческом братстве, в
интеррелигиозной церкви. И не высшие иерархи церкви занимают
кресла в высших органах, законодательных, исполнительных и
контролирующих, но лучшие представители всех народов, всех
конфессий, всех общественных слоёв, всех специальностей.
1.1.68 Не иерократия, не монархия, не олигархия, не республика:
нечто новое, качественно отличное от всего, до сих пор бывшего.
Это – всемирное народоустройство, стремящееся к освящению и
просветлению всей жизни мира. Я не знаю, как его назовут тогда,
но дело не в названии, а в сути. Суть же его – труд во имя
одухотворения человека, одухотворения человечества,
одухотворения природы.