Главная   Фонд   Концепция   Тексты Д.Андреева   Биография   Работы   Вопросы   Религия   Общество   Политика   Темы   Библиотека   Музыка   Видео   Живопись   Фото   Ссылки  

Даниил Андреев

Предварения

Глава шестнадцатая поэтического ансамбля «Русские боги»


«Перед близким утром кровавым...»
Чаша
О старшем брате
      1. «Запад! Великое, скорбное слово!..»
      2. «Проклятый сон: тот самый бой...»
«Видно в раскрытые окна веры...»
«Мы на завтрашний день...»
Александрийский век
«Острым булатом расплат и потерь...»
Иерархия
«Если ты просветлил свою кровь...»
«Если б с древней громады...»
«Нет, - то не тень раздумий книжных...»
«Я мог бы рассказывать без конца...»
Эльдорадо
Даймону
<Сквозь тюремные стены>



    *  *  *

Перед близким утром кровавым
В тишине свечу мою теплю
Не о мзде неправым и правым,
Не о селах в прахе и пепле;

Не о том, чтоб вырвало с корнем
Спорынью из пашен России;
Не о том, что в Синклите горнем
Святорусские духи просили.

Но о ней, - о восьмивековой,
Полнострастной, бурной, крамольной,
Многошумной, многовенцовой,
Многогрешной, рабской и вольной!

Ведь любовью полно, как чаша,
Сердце русское ввысь воздето
Перед каменной матерью нашей,
Водоемом мрака и света;

Приближаясь нашей пустыней
К ней одной - трепещем, немеем:
Не имеем равной святыни,
Сада лучшего не имеем!

О, достойней есть, величавей
Города пред Твоими очами,
Жемчуга на Твоей державе,
Цепь лампад во вселенском храме.

Но в лукавой, буйной столице,
Под крылом химер и чудовищ,
До сих пор нетленно таится
Наше лучшее из сокровищ:

Поколений былых раздумья,
Просветленных искусств созданья,
Наших вер святое безумье,
Наших гениев упованья;

Смолкший звук песнопений, петых
В полумраке древних святилищ,
Правда мудрых письмен, согретых
Лаской тихою книгохранилищ...

Не кропи их водою мертвой;
Не вмени нам лжи и подмены,
Опусти святой омофор Твой -
Кровлю мира на эти стены.

1952



    ЧАША

Не может кровью не истечь
Любое сердце, если множествам
На грозном стыке эр порожистом
Рок нации диктует лечь.

И разум мечется в бреду,
Предвидя свист и рокот пламенный
На страшных стогнах Белокаменной,
В осуществившемся аду.

Рассудок не вмещает наш,
Что завтра будет взор ученого
В руинах края омраченного
Искать осколки ваз и чаш.

Искать?.. Но чаша - лишь одна:
Скорбей и смертного томления, -
К устам дрожащим поколения
Она судьбой поднесена.

Она, как рдеющий кристалл,
Горит и будит понимание,
Что над страной бесшумно встал
Час всенародной Гефсимании.

1951



    О СТАРШЕМ БРАТЕ

                     О, знаете ли вы, господа, как нам
                     дорога эта самая Европа, эта страна
                     святых чудес?
                                            Достоевский

        1

Запад! Великое, скорбное слово!
Зарев бесшумных прощальный взор!
Ночи всемирной сумрак лиловый,
Мягко взмывающий
                к фирну гор!

Как мы любили бездонную душу
Этих могучих и гордых стран,
Песнь их морей, их древнюю сушу,
Синь их сказаний,
                 и кровь их ран!

В хмурое утро бурной России,
В срубах, в снегах, в степи, в нищете,
Хрупко затрепетали впервые
Благоговейные
             струны те.

Грянул не нам ли, в угрюмые годы
Взманивая в невозможную даль,
Трубный призыв грядущей свободы
С дальних трибун
                Палэ Руаяль?

Под итальянским небом нетленным,
В звоне фонтанов, в журчаньи дней,
Как пилигримы, склоняли колена
Разве не мы
           у святых камней?

Дивных искусств вековые алмазы
Перед лицом возраставшей тьмы
В чистых слезах, как Иван Карамазов,
Разве целовали
              не мы?

В сумерках, с Диккенсом шторы задвинув,
Мы забывали тайгу и метель
В теплом уюте у мирных каминов,
В святочной радости
                   Дингли-Дэлль.

Кто не бродил из нас, как любовник,
Склонами музыкальных долин,
Где через лозы и алый шиповник
С лебедем белым
               плыл Лоэнгрин?

Мерным, божественно звучным раскатом
Слышался нам сквозь века и века
Бронзовый благовест Монсальвата
С круч запредельного
                    ледника;

Нас уводили волшебные тропы
На лучезарно-синее дно,
Там, где покоилось сердце Европы,
В волны гармонии
                погружено.

- Кончено!.. Из омраченной лазури,
Все обрекая - цветы, труды -
Воет, рыдает нездешнею бурей
Реквием
       непоправимой беды.

Только в сердцах пламенеют свечи
Старой любовью - последним прости -
Нашему старшему брату, предтече
На прорезающем мир
                  пути.


        2

Проклятый сон: тот самый бой,
Что скоро грянет здесь воочью...
И разговор с самим собой
Длю бесконечной, скорбной ночью.

...Любой ваш город, храм, витраж,
Любить в мечте до слез, до муки,
И так ни разу камень ваш
Не взять с дорог священных в руки!

Взойдя на кругозорный холм,
Не трепетать от чудной близи
Душевных струй, небесных волн
В Байрэйте, Веймаре, Ассизи!..

Чу: два часа... Органно глух
Ночной гудок над ширью русской..
И в странствие свободный дух
Выходит дверью узкой-узкой.

Скользит и видит башни те,
Что осязать не суждено мне,
Где скоро будут в темноте
Лишь сваи да каменоломни.

Брожу по спящим городам,
Дрожу у фресок и майолик,
Целую цоколь Нотр-Дам,
Как человек, - француз, - католик.

Что эту горечь утолит?..
Как нестерпимо больно, жарко
Прощаться с каждою из плит
Уффици иль святого Марка!..

Их души там - в краю небес:
Там нерушимы и нетленны
Праобразы святых чудес
Руана, Кельна и Равенны.

Но здесь одно им: смерть навек.
И будет лжив на склепах глянец.
И плачу я, как человек,
Британец, русский, итальянец.

1950-1955



    *  *  *

Видно в раскрытые окна веры,
Как над землею, мчась как дым,
Всадники
        апокалиптической эры
Следуют
       один за другим.

И, зачинаясь в метакультуре,
Рушась в эмпирику, как водопад,
Слышен все четче
                в музыке бури
Нечеловеческий
              ритм
                  и лад.

И все яснее
           в плаче стихии,
В знаках смещающихся времен,
Как этим шквалом
                разум России
До вековых корней потрясен.

Будут года: ни берлог, ни закута.
Стынь, всероссийская полночь, стынь:
Ветры, убийственные, как цикута,
Веют
    из радиоактивных пустынь.

В гное побоищ, на пепле торжищ,
Стынь, одичалая полночь, стынь!
Ты лишь одна из сердец исторгнешь
Плач о предательстве
                    всех святынь.

Невысветлимый сумрак бесславья
Пал на криницы старинных лет:
Брошенный в прах потир православья
Опустошен
         и вина в нем нет.

Только неумирающим зовом
Плачут акафисты и псалмы;
Только сереют минутным кровом
Призраки сект
             в пустынях зимы.

Цикл завершен, - истощился, - прожит.
Стынь, непроглядная полночь, стынь...
Город гортанные говоры множит:
В залах - английский,
                     в храмах - латынь.

А из развалины миродержавной,
Нерукотворным шелком шурша,
На пепелище выходит Навна -
Освобожденная наша Душа.

1951



    *  *  *

Мы на завтрашний день
                     негодуем, и плачем, и ропщем.
Да, он крут, он кровав -
                        день побоищ, день бурь и суда.
Но он дверь, он ступень
                       между будущим братством всеобщим
И гордыней держав,
                  разрушающихся навсегда.
Послезавтрашний день -
                      точно пустоши после потопа:
Станем прочно стопой
                    мы на грунт этих новых веков,
И воздвигнется сень
                   небывалых содружеств Европы,
Всеобъемлющий строй
                   единящихся материков.
Но я вижу другой -
                  день далекий, преемственно третий,
Он ничем не замглен,
                   он не знает ни войн, ни разрух;
Он лазурной дугой
                голубеет в исходе столетья,
И к нему устремлен,
                   лишь о нем пламенеет мой дух.
Прорастание сморщенных,
                       ныне зимующих всходов,
Теплый ветер, как май,
                      всякий год - и звучней, и полней...
Роза Мира! Сотворчество
                       всех на земле сверхнародов!
О, гряди! поспешай!
                   уврачуй! расцветай! пламеней!

1952



    АЛЕКСАНДРИЙСКИЙ ВЕК

От зноя эпох надвигающихся
     Мне радостный ветер пахнул:
Он был - как гонец задыхающийся,
     Как празднеств ликующий гул,
     Как ропоты толп миллионных,
     Как отсвет зари на колоннах...
     И слышу твои алтари я,
     Грядущая Александрия!

Наречий ручьи перемешивающиеся
     Для будущего языка;
Знамена и вымпелы свешивающиеся
     И куполы сквозь облака...
Прорвитесь, надежды, прорвитесь
     За эру держав и правительств
     К единству их - и завершенью,
     К их первому преображенью!

Меж грузной Харибдой - тиранствованием -
     И Сциллой - последней войной -
Прошло человечество, странствованием
     Излучистым, к вере иной...
     Дух поздний, и пышный, и хрупкий:
     Смешенье в чеканенном кубке
     Вина и отстоянных зелий, -
     Всех ядов, и соков, и хмелей.

Сиротство рассудка, улавливающего
     Протонов разбег вихревой;
Расчетливой мыслью натравливающего
     Строй микрогалактик - на строй;
     И - первое проникновенье
     По легким следам откровенья
     Уверенной аппаратуры
     В другие слои брамфатуры.

Считаю цветы рассыпаемые
     Щедрот, и красот, и богатств.
Иду сквозь дворцы, озаряемые
     Для действ и молящихся братств;
     И чую сквозь блеск изобилья
     Могущественное усилье:
     Стать подлинной чашею света
     Готова, тоскуя, планета.

Такой же эпохой, заканчивающей
     Огромные циклы, зажглось
Ученье, доныне раскачивающее
     Истории косную ось.
     Предчувствую это единство
     И жду, как тепла материнства,
     Твоей неизбежной зари я,
     Грядущая Александрия!

1950



    *  *  *

Острым булатом расплат и потерь
   Мощные Ангелы сфер
В сердце народов вдвигают теперь
   Угль высочайшей из вер.

Где от высот задыхается грудь,
   Сквозь лучезарнейший слой
Слышу сходящий отрогами путь -
   Твой, миро-праведник, твой!

Сад
   непредставимейших гор
   Пестовал дух тебе,
Солнце веками покоило взор
   На расцветавшей судьбе.

Судеб таких не вынашивал рок
   Ни в новолетье, ни встарь:
Гений,
      Бого-сотворец,
                    пророк.
   Кроткий наставник
                    и царь.

Дай до тебя, на духовный восток
   Лучший мой дар донести,
Эту осанну, как первый цветок,
   Бросить тебе на пути.

1950



    ИЕРАРХИЯ

Ждало бесплодно человечество,
Что с древних кафедр и амвонов
Из уст помазанного жречества
Прольется творческий глагол.
Все церкви мира - лишь хранители
Заветов старых и канонов;
От их померкнувших обителей
Творящий Логос отошел.

Он зазвучит из недр столетия,
Из катакомб, с пожарищ дымных,
Из страшных тюрем лихолетия,
По сотрясенным городам;
Он зазвучит, как власть имеющий,
В философемах, красках, гимнах,
Как вешний ветер, вестью веющий
По растопляющимся льдинам.

И будут ли гонцы помазаны
Епископом в старинном храме
Перед свечами и алмазами
На подвиг, творчество и труд?
Иль свыше волю непреклонную,
Они в себе услышат сами,
И сами участь обреченную,
Как долг и право, изберут?

Но, души страстные и жаркие,
Они пройдут из рода в роды
Творцами новой иерархии,
Чей золотой конец вдали
Святой гигант, нерукотворною
Блистая митрой, держит строго
В другом эоне - по ту сторону
Преображенья всей земли.

1950



    *  *  *

Если ты просветлил свою кровь,
Если ты о надзвездном грустил -
Сну Грядущего не прекословь,
Чтобы он твою мысль обольстил,

И унес - быстролетней орла
На широком жар-птичьем крыле,
Показуя вдали купола
Новой правды на старой земле.

Далека его цель, далека!
Через мглу пепелищ и пустынь,
Донеси, птица-сон, седока
До невиданных веком святынь.

И, когда ваш полет колдовской
Незнакомая встретит заря,
Над восставшей из пепла Москвой
Лет замедли, кружась и паря.

1950



    *  *  *

     Если б с древней громады
     Пробудившимся взором
Ты окинул тогда окоём -
   Где черты, по которым
   Облик стольного града
           Узнаём?

   Над золою пожарищ
   Будто мчались не годы,
Но века протекли и века.
   И, как старый товарищ,
   Льет по-прежнему воды
           Лишь река.

   Взлет венцов незнакомых
   И свободные вздохи
Этих форм ты б понять не сумел:
   В их зубцах и изломах
   Пафос чуждой эпохи
           Онемел.

   Уподобился город
   Золотым полукругам
Изукрашенных к празднеству гор, -
   Мирный, светлый и гордый,
   Будто Севера с Югом
           Разговор.

   Поразился б прохожий,
   Сын советского века,
Ритуальностью шествий и зал:
   Это - новая Мекка,
   Ее камни дух Божий
           Пронизал.

   И совсем непонятны
   Были б странные речи,
Действа, игрища, таинства, хор...
   И лишь пестрые пятна
   Новых эр человечества
   Отразил бы растерянный взор.

1950



    *  *  *

Нет, - то не тень раздумий книжных,
Не отблеск древности... О, нет!
Один и тот же сон недвижный
Томит мне душу столько лет.

Ансамбль, еще не превзойденный,
Из зданий, мощных, как Урал,
Сомкнувших в сини полуденной
Свой беломраморный хорал.

И белоснежным великаном
Меж них - всемирный Эверест:
Над облаками, над туманом
Его венцы и странный крест.

Он - кубок духа, гость эфира,
Он веры новой торжество:
Быть может, храмом Солнца Мира
Потомство будет звать его.

Но поцелую ль эти камни,
В слезах склонясь, как вся страна,
Иль только вещая тоска мне
Уделом горестным дана?

Но если дух страны подвигнут
На этот путь - где яд тоски?
Гимн беломраморный воздвигнут
В урочный срок
              ученики!

1950



    *  *  *

Я мог бы рассказывать без конца
     О тех неизбежных днях,
О праздниках солнечных тех времен,
     О храмах и культе том;
О бого-сотворчестве; об ином,
     Прекраснейшем ритме дней;
О дивных верградах - до облаков
     Воздвигнутых по городам
На радость людям, - как водоем
     Духовности и красоты.
Но страшно мне - весомостью слов
     Загаданное спугнуть,
Прогнать воздушные существа,
     Плетущие эту ткань,
Тончайший фарфор предсказанных дней
     Разбить неловкой рукой.

1950-1955



    ЭЛЬДОРАДО

Знаю. - Откуда? - Отвечу:
     Нет, не душой, не рассудком, -
          Чем-то неназванным в речи.
               Там, в глубине естества,
Слышу я сладко и жутко
     Шум от летящих навстречу
          Будущих наших столетий,
               Взлета их и торжества.

Внутренний слух обучая
     Плещущим этим напевам,
          Звонам их, кликам и вздохам,
               Темному их языку,
Слышу от края до края
     Штормы по дальним эпохам
          С громом их, плачем и гневом,
               С брызгами на берегу.

С кем говорили однажды
     Их голоса ветровые,
          Тот разучился покою
               Прочной и хмурой земли:
Он - мореплаватель, жаждой
     Будущей эры гонимый
          И многопарусным строем
               Правящий вдаль корабли.

Солнцем другим опалённый,
     Омут грядущих мальстремов,
          Новых созвездий восходы
               Видевший издалека -
Как он поведает сонной
     Скудной стране - о народах,
          О многоцветных эдемах
               Нового материка?

Вот, меж утихших сограждан,
     В горнице душного дома,
          Он на столе рассыпает
               Золото сказочных стран:
Он повествует, как страждал
     В зоне пустынь незнакомых,
          Как, еле слышно ступая,
               Крался в таинственный стан.

Но удивляясь червонцам
     С чуждым гербом Эльдорадо,
          Станут ли дети и внуки
               Сумерками, при огне,
Гладя сожженные солнцем
     Эти усталые руки,
          О неразысканных кладах
               Грезить и плакать во сне?

1950-1955



    ДАЙМОНУ

К огню и стуже - не к лазури -
Я был назначен в вышине,
Чуть Яросвет, в грозе и буре,
Остановил свой луч на мне.

Чтоб причастился ум мой тайнам,
Дух возрастал и крепла стать,
Был им ниспослан жгучий даймон
В глаза мне молнией блистать.

И дрогнул пред гонцом небесным
Состав мой в детский, давний миг,
Когда, взглянув сквозь Кремль телесный,
Я Кремль заоблачный постиг.

Тот миг стал отроческой тайной,
Неприкасаемой для слов,
Наполнив весь духовный край мой,
Как Пасху - гул колоколов.

Что за дары, какой мне жребий
Таились в замкнутой руке:
Подъем ли ввысь, на горный гребень,
Иль путь по царственной реке?

Он ждал, чтоб утолило сердце
Стремленье древнее ко дну;
Он четкой властью судьбодержца
Определил мой срок в плену;

Он начертал над жизнью серой
Мой долг, мой искус, мой коран,
Маня несбыточнейшей верой
В даль невозможнейшей из стран.

Ему покорны страсти, распри;
Его призыв - как трубный клич;
Он говорит со мной, как пастырь,
Как власть имеющий, как бич.

В стенах тюрьмы от года к году
Все тоньше призрачное "я":
Лишь он - растущий к небосводу,
Сходящий в недра бытия.

Я задыхаюсь от видений,
Им разверзаемых стиху.
Я нищ, я пуст. А он - как гений,
Как солнце знойное вверху.

1950



    <СКВОЗЬ ТЮРЕМНЫЕ СТЕНЫ>

Завершается труд,
      раскрывается вся панорама:
Из невиданных руд
      для постройки извлек я металл,
Плиты слова, как бут,
      обгранил для желанного храма,
Из отесанных груд
      многотонный устой создавал.

Будет ярус другой:
      в нем пространство предстанет огромней;
Будет сфера - с игрой
      золотых полукруглых полос...
Камня хватит: вдали,
      за излучиной каменоломни,
Блеском утра залит
      непочатый гранитный колосс.

Если жизнь и покой
      суждены мне в клокочущем мире,
Я надежной киркой
      глыбы камня от глыб оторву,
И, невзгодам вразрез,
      будет радость все шире и шире
Видеть купол и крест,
      довершаемые наяву.,

Мне, слепцу и рабу,
      наважденья ночей расторгая,
Указуя тропу
      к обретенью заоблачных прав,
Все поняв и простив,
      отдала этот труд Всеблагая,
Ослепительный миф -
      свет грядущего - предуказав.

Нет, не зодчим, дворцы
      создающим под солнцем и ветром,
Купола и венцы
      возводя в голубой окоём -
В недрах русской тюрьмы
      я тружусь над таинственным метром
До рассветной каймы
      в тусклооком окошке моем.

Дни скорбей и труда -
      эти грузные, косные годы
Рухнут вниз, как обвал, -
      уже вольные дали видны, -
Никогда, никогда
      не впивал я столь дивной свободы,
Никогда не вдыхал всею грудью такой глубины!

В круг последних мытарств
      я с народом безбрежным вступаю -
Миллионная нить
      в глубине мирового узла...
Сквозь крушение царств
      проведи до заветного края,
Ты, что можешь хранить
      и листок придорожный от зла!

1950-1956

ПРИМЕЧАНИЯ

    "Пред близким утром кровавым..."

    Иначе стихотворение называется "О Москве".
    Держава -  здесь:  символ  царской  власти,  золотой  шар  с  крестом
наверху.

    Чаша

    Гефсимания - название священного для всех  христиан  места,  ставшего
свидетелем  молитвы  и  душевных  страданий  Христа  перед  его  крестной
смертью.

    О старшем брате

    Эпиграф - неточная цитата из "Дневника писателя" Ф.М. Достоевского за
1877 г. (июль-август, глава вторая, часть II: "Признания славянофила"). В
оригинале:   "О,   знаете   ли   вы,    господа,    как    дорога    нам,
мечтателям-славянофилам, по-вашему, ненавистникам  Европы,  -  эта  самая
Европа, эта страна Святых чудес!"

    1. "Запад! Великое скорбное слово!"

    Палэ Руаяль (Пале-Рояль) - королевский дворец в Париже: здесь:  намек
на Великую французскую революцию с  ее  лозунгами:  "Свобода,  равенство,
братство".
    Дингли-Дэлль - название усадьбы, в  которой  разворачивается  большая
часть действия романа Ч. Диккенса "Посмертные записки Пиквикского  клуба"
(1837).
    Лоэнгрин - герой одноименной оперы немецкого  композитора,  дирижера,
драматурга Р. Вагнера (1813-1883), созданной в 1848 г. по  легендам  XIII
в.: рыцарь,  охраняющий  в  светлом  храме  Монсальват  волшебный   сосуд
Грааль.

    2. "Проклятый сон: тот самый бой..."

    Байрейт - город в Германии, в земле Бавария, где в последние годы жил
и творил Р. Вагнер. По его замыслу здесь основан оперный  театр  (в  1876
г.). С 1882 г. ежегодно проводятся Байрейтские фестивали, где исполняются
произведения Вагнера.
    Веймар - немецкий город, в котором жил И.-В. Гете.
    Ассизы - итальянский город, родина святого Франциска Ассизского.
    "Чу. Два часа... Органно-глух..." - существует вариант этой строфы:
      Чу: бархатисто, нежно-глух
      Ночной гудок над ширью русской...
      Свобода! И в блужданье дух
      Выходит дверью узкой-узкой.

    Уффици иль Святого Марка - имеются в виду галерея Уффици во Флоренции
и площадь Святого Марка в Венеции.

    "Видно в раскрытые окна веры..."

    Всадники апокалиптических времен - четыре карающих всадника,  которые
появятся в конце мира (см. Откровение Иоанна Богослова, гл. 6, 1-8).
    Эмпирика - непосредственный ощущаемый опыт.
    Цикута (вех) - род  многолетних  водных  и  болотных  трав  семейства
зонтичных. В Евразии  распространен  вех  ядовитый,  все  части  которого
содержат токсин, вызывающий отравления (часто смертельные).
    Криница - родник.

    Александрийский век.

    Александрийский век - здесь: как символ расцвета философии, науки, по
аналогии с их расцветом и Александрии при  правлении  династии  Птолемеев
(305-30 гг. до н.э.).

    Иерархия

    Эоны  -  см.  РМ.  Мировые   периоды,   характеризующиеся   различным
состоянием в  Энрофе  какой-либо  брамфатуры.  Физическая  материальность
Земли при переходе во второй  и  третий  эоны  будет  преображена  силами
Планетарного Логоса.

Следующая   Предыдущая   Оглавление   Главная страница

Главная   Фонд   Концепция   Тексты Д.Андреева   Биография   Работы   Вопросы   Религия   Общество   Политика   Темы   Библиотека   Музыка   Видео   Живопись   Фото   Ссылки