Жанна д Арк
ЖАННА Д’АРК(Jeanne d’Arc) (ок. 1412-1431), святая, национальная героиня Франции, прозванная Орлеанской девой, родилась, возможно, 6 января 1412 в деревне Домреми на реке Мёзе, в северо-восточной Франции. Жанна была дочерью зажиточного крестьянина Жака д’Арк и его жены Изабеллы.
Она была наделена острым умом и способностью убеждения, она обладала здравым смыслом, но книжного образования не получила. Жанна гордилась теми домашними навыками, которые получила от своей матери, выучившей ее прясть, шить и молиться.
С самого детства она привыкла к схваткам и боям, поскольку действовавшие заодно английские и бургундские войска то и дело разоряли местность вокруг Домреми, оставшуюся верной королевскому дому Валуа. Бургундцы ответили на предательское убийство 10 сентября 1419 арманьяками их предводителя, герцога Бургундского Иоанна Бесстрашного (в причастности к этому преступлению подозревали дофина Карла), устройством в 1420 мирного договора в Труа, который был заключен между душевнобольным французским королем Карлом VI и королем Англии Генрихом V. Два года спустя оба короля умерли, и, в соответствии с договором, младенец Генрих VI, сын Генриха V, стал королем обеих государств.
Умелый воин и политик герцог Бедфорд, дядя короля и регент, руководил продвижением английских и бургундских войск на Луару. В 1428 они дошли до Орлеана и начали его осаду. Дофина Карла, находившегося под влиянием арманьяков, признали в качестве короля на юге и юго-западе страны, однако он ничего не делал ни для утверждения своих королевских полномочий, ни для подддержки зарождавшегося национального движения против англичан.
Деревня Домреми и весь этот район Шампани оставались верны Карлу благодаря тому, что поблизости в Вокулёре размещался отряд королевских войск. С 13 лет Жанна слышала «голоса» и имела видения, в которых ей являлись ее любимые святые и множество ангелов, побуждавшие ее спасать Францию. Она говорила, что с началом осады Орлеана голоса сделались громче и повелели ей отправиться к Орлеану и снять осаду, а затем отвести дофина в Реймс, чтобы короноваться там в соответствии с традицией французских королей.
В феврале 1429 Жанна явилась к Роберу де Бодрикуру, капитану королевского отряда в Вокулёре. Поверив наконец в священную миссию Жанны (то было уже третье ее посещение, первые два были в мае 1428 и в январе 1429), Бодрикур дал ей несколько людей в сопровождающие, и Жанна в мужской одежде, заимствованной у одного из них, Жана Нуйонпона (Жана из Меца), направилась в ставку Карла, в замок Шинон, находящийся примерно в 150 км к юго-западу от Орлеана. 6 марта состоялась первая встреча Жанны с королем, которого она узнала несмотря на то, что он намеренно замешался в большой толпе придворных. Сначала к ней отнеслись с подозрением, но затем Карл и многие из близких ему людей поверили, что она послана ему на помощь Богом. Вначале в Шиноне, а затем в Пуатье Жанне были устроены испытания и допросы. После этого она почти весь апрель прождала в Туре, пока наконец не были собраны достаточные по численности войска. Во главе этого отряда Жанна, облаченная теперь в белые доспехи, изготовленные специально для нее, отправилась к Орлеану. Она ничего не знала о стратегии и тактике, но обнаружила здравый смысл, атаковав осаждавших с севера, где они не имели укреплений. Французы яростно сражались, и англичане уступили, сочтя, что Жанна находится в сговоре с дьяволом.
Осада с Орлеана была снята 8 мая 1429, после чего французы одержали еще ряд побед, а в конце июня, встречая слабое сопротивление, двинулись на север. В сопровождении Жанны и войска Карл вступил в Реймс 16 июля 1429. На следующий день Жанна стояла близ Карла VII во время его помазания на королевство Франции. 8 сентября 1429, возглавляя неудачную атаку на Париж, Жанна была ранена, и тогда король повел свою армию обратно на Луару. Престиж Жанны начал падать, но ее желание продолжать сражаться за Францию не ослабевало. После того как основные силы французов отказались от попытки прийти на помощь Компьеню, Жанна с небольшим верным ей отрядом вошла в город. 23 мая 1430 бургундцы взяли ее в плен во время смелой вылазки за пределы городских стен. Карл VII не предложил выкупа, и бургундцы продали Жанну англичанам за 10 тыс. ливров. Переговоры об этом вел епископ Бове Пьер Кошон, изгнанный из своей епархии войсками Карла. Именно он встал весной 1431 во главе специального суда французского духовенства в Руане, который судил Жанну как ведьму и еретичку.
Результат разбирательства был предрешен, мужественная и умелая защита Жанны ей не помогла. В мае, главным образом по причине отказа Жанны покориться церкви, поскольку она заявляла, что ответственна только перед Богом, она была признана виновной в ереси и отлучена. Подписав под давлением признание своей вины, Жанна возвратилась в церковь, но была осуждена на пожизненное заключение. В дальнейшем Жанна отказалась от своего признания, снова надела мужское платье и настаивала на том, что направляющие ее голоса исходят от Бога. Тогда церковный суд осудил ее как вторично впавшую в ересь и передал светским властям для совершения казни. 30 мая 1431 Жанна д’Арк была заживо сожжена на костре на площади Старого рынка в Руане.
Карлу VII удалось уговорить бургундцев пойти на заключение с ним сепаратного мира в Аррасе в 1435, а смерть герцога Бедфорда в следующем году лишила Англию мудрого правителя. Карл заключил с англичанами ряд перемирий, провел реорганизацию армии и государственных финансов, после чего возобновил войну. С падением Бордо в 1453 англичане лишились всех своих владений во Франции, за исключением Кале. Теперь Карл попытался очистить свою запятнанную репутацию, реабилитировав Жанну. Дело было вновь рассмотрено в церковном суде, состоявшемся в Руане в 1455, и приговор отменили. В 1909 Дева была признана блаженной, а 16 мая 1920 состоялась ее канонизация папой Бенедиктом XV.
Литература:
Райцес В.И. Жанна д’Арк. Л., 1959;
Райцес В.И. Жанна д’Арк. Факты, легенды, гипотезы. Л., 1982;
Перну Р., Клэн М.-В. Жанна д’Арк. М., 1992;
Жуков
ЖУКОВ, ГЕОРГИЙ КОНСТАНТИНОВИЧ (1896-1978), маршал Советского Союза.
Родился 19 ноября (по старому стилю) 1896 в деревне Стрелковке (Калужская губерния) в крестьянской семье. Закончил церковно-приходскую школу с «похвальным листом», затем работал учеником в скорняжной мастерской в Москве, одновременно занимался самостоятельно, поступил на вечерние образовательные курсы и сдал экзамены за полный курс городского училища. В 1911 стал подмастерьем; в политических вопросах, по его собственным воспоминаниям, разбирался слабо. В 1915 был призван в кавалерию; закончил унтер-офицерскую школу и в 1916 отправлен на фронт.
После Февральской революции 1917 сослуживцы по эскадрону избрали Жукова председателем солдатского комитета и делегатом полкового Совета. Осенью 1917 эскадрон был распущен, Жуков вернулся в Москву, а затем отправился в родную деревню. В августе 1918 вернулся на военную службу: пошел добровольцем в Первую Московскую кавалерийскую дивизию Красной Армии, сражался с войсками Колчака и Деникина, был ранен. В марте 1919 вступил в большевистскую партию. Закончив курсы красных командиров, он вернулся на фронты гражданской войны, участвовал в 1920 в боях с войсками Врангеля, а в конце 1920 и 1921 — в подавлении крестьянских восстаний в Воронежской и Тамбовской губерниях. Именно за эти карательные действия получил свой первый советский орден — Красного знамени.
После Гражданской войны он остался в кавалерийских частях. В 1922-1923 служил командиром эскадрона, затем стал командиром полка, в 1925 закончил Кавалерийские курсы усовершенствования командного состава конницы, а в 1929-1930 Курсы усовершенствования высшего начсостава. В 1930 Жукова назначили командиром кавалерийской бригады в дивизии, которой руководил будущий маршал Константин Рокоссовский. Уже в эти годы сформировался характерный для Жукова крайне жесткий стиль поведения. Впоследствии он признавал, что «иногда был излишне требователен и не всегда сдержан и терпим к проступкам своих подчиненных», «недостаточно был снисходителен к человеческим слабостям».
В конце 1930 в качестве помощника инспектора кавалерии Красной армии, участвовал в организации командно-штабных игр, полевых учений, сборов и занятий, разработке уставов и наставлений, в которых излагались важнейшие вопросы ведения современного боя, а также в реорганизации и техническом перевооружении кавалерийских войск. Тогда он ближе познакомился с Михаилом Тухачевским.
В 1933 получил назначение командиром кавалерийской дивизии в Белорусском военном округе, которую вывел из кризисного состояния. В 1937 его назначили командиром кавалерийского корпуса, а в конце 1938 — заместителем командующего войсками Белорусского военного округа.
Служебному продвижению Жукова способствовала острая нехватка командирских кадров после широких репрессий в армии во второй половине 1930-х, а также то, что нарком обороны Климент Ворошилов покровительствовал офицерам-кавалеристам. В июне 1939 нарком отправил его командовать советскими войсками в Монголии.
Встав во главе советского особого корпуса, Жуков разгромил японские войска в сражениях на Халхин-Голе, за что получил звание Героя Советского Союза. Так он впервые проявил себя талантливым, но жестоким военачальником. «…Война есть война, — заявил он в ходе обсуждения операции, — и на ней не может не быть потерь… и эти потери могут быть крупными».
В мае 1940 Жуков был вызван в Москву, принят Сталиным и произвел на него хорошее впечатление. Получил назначение на должность командующего крупнейшим в стране Киевским военным округом, а после ряда удачных маневров, успешного выступления на совещании высшего командного состава армии о «характере современной наступательной операции» и военно-стратегической игры Сталин назначил Жукова начальником Генерального штаба. Находясь на этом посту, Жуков неоднократно предупреждал «вождя» об угрозе военного удара со стороны Германии. Генштаб разработал план превентивной военной операции против германских войск. Однако к отражению германского нападения 22 июня 1941 советская армия оказалась не готова.
После начала боевых действий в июне 1941 Жуков был немедленно направлен на Юго-Западный фронт как представитель Ставки Главного командования. Но, несмотря на завязавшиеся тяжелые бои, сдержать продвижение германских войск не удалось. 26 июня Сталин вызвал Жукова в Москву и поручил организовать оборону на Западном фронте, преградив германским армиям путь на Москву. Однако и на этом направлении стремительное германское наступление продолжалось. Командующий Западного фронта генерал Д.Павлов был смещен и расстрелян. Сталин устроил разнос высшим военным работникам, включая Жукова. Чтобы предотвратить окружение советских войск на Украине, Жуков предложил 29 июля отвести их за Днепр и оставить Киев. Сталин накричал на него, но Жуков нашел в себе смелость резко ответить «вождю» и отстаивать свою точку зрения. В результате он был снят с поста начальника Генерального штаба и отправлен командовать Резервным фронтом. Он разработал и осуществил план наступательной операции под Ельней, которая позволила задержать германское продвижение к Москве.
Отношение Жукова к Сталину всегда было неоднозначным. С одной стороны, он был одним из немногих людей, кто рисковал открыто не соглашаться и даже спорить с ним в военных вопросах. С другой, Жуков всегда сохранял лояльность по отношению к нему и защищал его даже в период позднейшей «десталинизации», призывая не перегибать палку и «отдать должное» его «выдающимся организаторским» способностям.
В сентябре 1941 Сталин вызвал Жукова, признал, что тот был прав в июле, и отправил командовать Ленинградским фронтом, где координировал действия и Волховского фронта. Жуков организовал оборону города, не останавливаясь перед применением самых жестоких мер. Он распорядился расстреливать за отступление без письменного приказа и непрерывно контратаковать. Оценив его усилия, Сталин поручил ему в октябре руководство Западным фронтом. Под его командованием силы Красной Армии разбили в декабре германские войска под Москвой и сами перешли в контрнаступление, но оно в начале 1942 выдохлось. Не имели успеха в течение 1942 и разработанные Жуковым операции наступления под Вязьмой и Ржевом.
В августе 1942 Сталин назначил Жукова заместителем верховного главнокомандующего и первым заместителем наркома обороны, а затем отправил руководить войсками под Сталинградом. Там, на Волге, Жуков стал одним из авторов плана окружения войск противника и в ноябре 1942 осуществил его. За победу в Сталинградской битве он получил в январе 1943 звание маршала Советского Союза. Сталин утвердил предложенный Жуковым и начальником Генштаба А.М.Василевским план разгрома германских войск на Курской дуге. В этой битве в июле 1943 Жуков координировал действия советских войск и добился решительной победы, а в 1944 руководил проведением операции «Багратион», в результате которой была освобождена Белоруссия.
В октябре 1944 Сталин назначил Жукова командующим Первым Белорусским фронтом, который должен был наступать на Берлин. В январе 1945 силы фронта заняли Польшу и вышли на Одер. Поскольку германские войска под Берлином в тот момент были немногочисленными, Жуков и некоторые другие военачальники предлагали немедленно начать действия по окружению немецкой столицы, но эти планы не были приняты Сталиным, который опасался удара противника из Померании. К весне 1945 германское командование подтянуло к Берлину значительные силы.
Спеша завладеть германской столицей раньше союзников, советские военные решились на лобовой удар. Войска Жукова в апреле штурмовали Берлин с огромными потерями. Особенно тяжелыми были бои за Зееловские высоты. Тем не менее, к началу мая части Первого Белорусского фронта завладели большей частью германской столицы. 8 мая 1945 Жуков от имени Верховного главнокомандования Красной Армии принял безоговорочную капитуляцию Германии. Жуков был дважды награжден высшим советским военным орденом «Победа».
Со времени окончания войны до весны 1946 Жуков возглавлял Советскую военную администрацию в Германии, а затем был отозван в Москву. В марте 1946 его назначили главнокомандующим сухопутными силами. Но он очень быстро попал в немилость.
На заседании Главного военного совета летом 1946 его обвинили в занижении военных заслуг Сталина и преувеличении собственной роли в ходе войны. Недовольство партийного руководства вызвало также то, что Жуков выступал за ограничение роли политкомиссаров в армии, видя в их существовании нарушение принципа военного единоначалия. В результате опальный маршал был смещен с поста главкома, выведен из ЦК и отправлен руководить Одесским военным округом. В 1948, после ареста его адъютанта, Жукова обвинили также в том, что он незаконно вывез из Германии значительное имущество; он перенес инфаркт, после чего получил назначение командующего Уральским округом.
Преемники Сталина вернули Жукова из политического «изгнания». Он стал первым заместителем министра обороны и был вновь введен в ЦК КПСС. В июне 1953 Жуков руководил военной стороной операции по аресту Лаврентия Берия: он вместе с министром обороны маршалом Булганиным привез в Кремль группу захвата и лично произвел арест смещенного лидера.
В феврале 1955 Жуков был назначен на пост министра обороны и в июне 1957 помог Хрущеву победить в борьбе с его противниками, заявив, что армия против смещения первого секретаря ЦК и ни один танк не сдвинется с места без его, министра, приказа. Это был пик политической карьеры Георгия Жукова. Он стал членом Президиума ЦК КПСС — высшего органа партийно-государственного руководства. Но тучи над ним уже сгущались. Хрущев, победив во внутрипартийной борьбе, не собирался терпеть растущей самостоятельности министра и продолжал настаивать на ограничении роли партии в Вооруженных силах. В октябре 1957, сразу после его возвращения из официальной поездки в Албанию, Жуков был на заседании Президиума ЦК смещен со всех партийных и государственных постов. В народе шутили: «Жуков, как ракетоноситель, вывел Хрущева на орбиту и сгорел»…
Последующие 17 лет жизни Жуков провел в отставке. В 1969 ему разрешили издать мемуары Воспоминания и размышления. Умер 18 июня 1974.
Вадим Дамье
Литература: Жуков Г.К. Воспоминания и размышления. М., 1969;
Жуковский В.А.
Жуковский Василий Андреевич(1783-1852) — русский поэт, переводчик, один из основоположников русского романтизма.
Родился 29 января (9 февраля) 1783 в селе Мишинском, что на стыке трех губерний — Орловской, Тульской и Калужской. По своему рождению Жуковский был незаконнорожденным: его отец, богатый помещик Афанасий Иванович Бунин, когда-то взял в дом пленную турчанку Сальху, которая и стала матерью будущего поэта. Фамилию свою ребенок получил от жившего в имении бедного дворянина Андрея Ивановича Жуковского, который по просьбе Бунина стал крестным отцом ребенка и затем его усыновил.
Жена Афанасия Ивановича Марья Григорьевна и ее мать заботились о Василии как о родном ребенке, и недостатка в ласковом и заботливом отношении он не испытывал. Несмотря на это, мальчик тяжело переживал свое двойственное положение, и уже с юных лет мечтал как о чем-то несбыточном о семейном счастье, о близких, которые принадлежали бы ему «по праву».
«Сельское кладбище». В четырнадцатилетнем возрасте Жуковского определяют в Благородный пансион при Московском университете, где юноша с особым чаяньем изучает рисование, словесность, историю, французский и немецкий языки и где он скоро становится одним из первых учеников.
Уже в те годы поэт делает первые пробы пера, наиболее значительные из которых — стихотворение Майское утро (1797) и прозаический отрывок Мысли при гробнице (1797), написанные явно под влиянием Н.Карамзина (см. КАРАМЗИН, НИКОЛАЙ МИХАЙЛОВИЧ) и его Бедной Лизы. Сложилось так, что именно Карамзин — кумир тогдашней молодежи, известный писатель, стал для начинающего поэта и старшим другом, и литературным критиком. После того, как состоялось их знакомство, Жуковский отдает на суд старшему товарищу свой перевод элегии английского поэта Томаса Грея Сельское кладбище. В том же 1802 переработанная элегия благодаря стараниям Карамзина, тогдашнего издателя «Вестника Европы», была опубликована в этом престижном журнале. С этой-то публикации начинает восходить звезда Василия Андреевича и распространяться его слава как тонкого лирика, мастера «пейзажа души», по выражению историка литературы А.Веселовского.
В другой, написанной несколько позже, уже оригинальной элегии Вечер поэтический облик Жуковского уже вполне определен. В этой «медитативной» элегии главным оказывается переживание автора, эмоциональность, а язык поэта поражает своей музыкальностью, стройностью и «соразмерностью». Но Жуковский далек от описательного психологизма. Не случайно критики, рассуждая о его поэтике, не раз говорят о том, что в его стилистической системе зачастую большое значение приобретает символический вечерний пейзаж, спокойная, дремлющая природа, рассуждения на тему смерти, столь характерные для поэтики сентиментализма.
В эти годы Жуковский много работает, и уже в 1804 выходит первая книжка из его шеститомного перевода с французского Дон Кишота Сервантеса. Читатели были поражены — в общем-то сухой, вялый французский перевод заиграл под пером Жуковского русской, мелодичной, завораживающей речью.
«Америка романтизма». В сущности, сама натура поэта, впечатлительного и ранимого, противилась размеренной и упорядоченной работе чиновником в Соляной конторе, куда он был определен после окончания пансиона в 1800. Повод, чтобы порвать со службой, не замедлил представиться — однажды резко ответив на грубость начальника, он попал под арест, после чего тут же ушел в отставку и удалился в родное имение. В Мишинском, где он не был долгие годы, поэт отдыхает душой, предается созерцанию природы и анализирует свою душевную жизнь — ведет дневник, и, конечно же, не забывает о стихах.
И тут судьба посылает ему встречу с дочерью его сводной сестры, Машей Протасовой, которая вошла в историю русской поэзии как муза, ангел-хранитель поэта, и в то же время — неиссякаемый источник его страданий. Влюбленные мечтали об одном — соединить навеки свои жизни, вступить в законный союз. Но мать Маши была категорически против браков между родственниками, даже дальними, и вплоть до смерти Маши Протасовой не отступилась от своего решения.
Так в творчестве Жуковского с новой силой начинает звучать неистребимый, на грани надежды и утраты мотив противостояния, а порой и переплетение земной печальной юдоли с небесным, совершенным там, придающей его стихам пронзительно-щемящее, страстное звучание.
Недаром назвал поэта «Литературным Коломбом Руси» Белинский. Дымка таинственности, существование как бы на грани двух миров - видимого и невидимого, сосредоточенность на чувствах души — все эти неизменные спутники романтизма давали критику полное право назвать Василия Андреевича Жуковского одним из создателей новой русской поэзии, открывшим «Америку романтизма».
В то же время Жуковский мог быть и человеком действия, и беспристрастным критиком, и организатором. Уже в 1808 он становится у кормила журнала «Вестник Европы» и в свои 25 лет успешно справляется с обязанностями главного редактора. При этом он успевает переводить, писать сказки, стихи, литературно-критические статьи, рецензии…
Работая на поприще главного редактора «Вестника Европы», Жуковский одним из первых привлек внимание читателя к критике как таковой и «уважать ее заставил» как особый, самостоятельный жанр литературного творчества. В своих критических статьях поэт заявляет о новом направлении в русской литературе — о романтизме. Вместо старых строгих норм классицизма он предлагает иные критерии оценки литературного произведения — вкус, а также стилистическую сочетаемость, «соразмерность» и «сообразность».
«Раз в крещенский вечерок…» Расцветает в 10-х гг. и талант самого Жуковского. В 1808 литературная общественность была взбудоражена неожиданной публикацией. Ценители изящной словесности могли прочитать на страницах того же «Вестника Европы» первую балладу Жуковского под названием Людмила - как и многие другие сочинения автора в том же жанре, — вольный перевод, в данном случае немецкого поэта Г.Бюргера. (Баллада - стихотворная лирическая новелла с драматическим сюжетом и нередко с присутствием сверхъестественного, фантастического элемента.). За пределы известного, познаваемого мира, в страшную и сладкую даль увлекают образы баллады, и потустороннее, пугающее и манящее вплетается в ее ткань, заставляя трепетать и героев этого сочинения, и его читателей.
Следующая баллада Жуковского — Светлана, уже не перевод, а оригинальное произведение, так полюбилась российскому читателю, так органично слилась с народной жизнью, что строки из нее уже многие годы спустя напевали над детской колыбелью: Раз в крещенский вечерок девушки гадали: За ворота башмачок, Сняв с ноги, бросали…
Позже, в оригинальной балладе Жуковского Эолова арфа (1814) читатель находит редкое сочетание лирической стихии и балладной поэзии. Лейтмотив двоемирия, проходящий через все творчество поэта, особенно после смерти Маши Протасовой, звучит здесь особенно пронзительно: героиня баллады не умирает, а «плавно переходит» в «очарованное там», где и наступает соединение с возлюбленным.
«Певец во стане русских воинов». Но не только «преданья старины глубокой», не только «звуки сладкие и молитвы» вдохновляли музу Жуковского. Звон бранного оружия во имя чести Родины, свист «канонады дьявольской» во времена тягостных испытаний войны 1812 года знал поэт не понаслышке. В чине поручика ополчения дошел аж до самой Вильны, да и муза его уже готова была петь на иной лад: «сокровенная жизнь сердца» теперь стала жизнью всей нации, душа которой пульсировала в унисон каждому сердцу и составляла единое духовное целое.
Певец во стане русских воинов — «романтическая ода», которая, по словам литературоведа Коровина, «очаровала современников интимным, личным преломлением патриотической темы», и недаром Россия в Певце…«- «не Отечество, а „милая Родина“, дорогая сердцу воспоминаниями детства». По рассказу писателя И. Лажечникова, стихами из Певца… зачитывались на фронте, выучивали наизусть, разбирали… Она поднимала боевой дух, вдохновляла на ратные подвиги, а порою и вызывала на глазах закаленных в боях воинов «скупую мужскую слезу».
«Язык чувств». А после 1812 начинается новая «война», на этот раз литературная. На одном из полюсов оказываются члены общества «Беседа любителей русского слова» во главе с Шишковым, на другом — общество «Арзамас», бессменным секретарем которого становится Жуковский. Его острый ум, склонность к каламбурам, шуточным и дружеским посланиям делают его душой общества. Среди его друзей и единомышленников — Василий и Александр Пушкины, А.Тургенев, П.Вяземский, С.Уваров… Все те, кто был солидарен с требованием Карамзина «писать так, как говорят», опираясь при этом на изменчивость литературных языковых норм. Шишков же, напротив, выступал как сторонник неискаженного русского языка, ссылаясь на традиции Ломоносова.
Однако сам Жуковский своеобразно пользуется поэтическим языком. Его излюбленные слова — любовь, красота, невидимое, неизъяснимое, тишина, радость — на разные лады варьируются и перетекают из одного стихотворения в другое, создавая причудливую вязь, увлекая читателя в иной, лучший мир, в дальнюю, обетованную страну. Истинный романтик, он полагает, что «внешняя точность описания мешает постигнуть тайны мироздания, доступные только интуиции, мгновенному поэтическому озарению…».
Не потому ли к поэзии Жуковского еще при жизни автора относились по-разному. Белинский, например, полагал, что некая туманность, расплывчатость поэтических образов Василия Андреевича и составляет главную прелесть, равно как и главный недостаток его произведений. К.Рылеев прямо писал о пагубном воздействии поэта на русскую литературу, а Бестужев, также считая изъяном склонность к мистицизму, писал все же так: «С Жуковского и Батюшкова начинается новая школа нашей поэзии. Оба они постигли тайну величественного, гармонического языка русского».
Пушкин же и вовсе называл Жуковского «кормилицей» всей последующей плеяды поэтов, признавая его заслуги в разработке нового поэтического языка. Защищая своего друга, Пушкин вопрошал в письме Рылееву: «Зачем кусать нам груди кормилицы нашей? Потому что зубки прорезались?». Жуковский, в свою очередь, видел в Пушкине восходящее «солнце русской поэзии» и в ответ на подношение только что вышедшей поэмы Руслан и Людмила подарил Пушкину свой портрет с надписью: «Победителю ученику от побежденного учителя».
«Все необъятное в единый вздох теснится…» С годами, особенно после пережитой глубокой личной драмы, Жуковский все более задумывается о «небесном», о «святом», в стихах его все явственнее звучит религиозный, а порою мистический оттенок. И хотя друзья поэта опасались, что после смерти своей музы и «ангела-хранителя» Маши Протасовой он лишится главного источника вдохновения, перо он вовсе не думает оставлять. Разве что стиль его произведений становится несколько строже, порою он отказывается и от стилистических излишеств, и от традиционной рифмы. Слово для него все более и более становится знаком чего-то неизмеримо более существенного, чем видимый, осязаемый мир, а «избыток неизъяснимых чувств», по-прежнему переполняющий его душу, «жаждет излиться и не находит вещественных знаков для выражения». «Все необъятное в единый вздох теснится; и лишь молчание понятно говорит», — пишет он в известном стихотворении Неизъяснимое (1819).
В то же время именно словами, поэтической речью Жуковский с годами овладевал все совершенней. Свидетельство тому — прежде всего его оригинальные произведения 20-х гг., пожалуй, наиболее совершенные создания его лирики — Невыразимое, Мотылек и цветы, Таинственный посетитель, стихи, проникнутые фантастичным переплетением жизни человека и тайной жизни мира, природы.
Весьма много и плодотворно в 20-30-е годы поэт трудится и над балладами и переводами. Сюжеты он берет у Шиллера (Рыцарь Тогенбург, 1818), Кубок (1831), у Гёте (Рыбак, 1818), у Вальтера Скотта (Замок Смеагольм, или Иванов вечер, 1822), у Уланда (Алонзе, 1831)… Увы — мотив «вечной разлуки» звучит во всех упомянутых сочинениях печальным, неизбежным рефреном…
Кроме того, еще в 20-х годах Жуковский переводит на современный русский язык незадолго до этого обнаруженное Слово о Полку Игореве, в 1818-1822 переводит Шильонского узника Байрона, Орлеанскую деву Шиллера, испытывает сильное увлечение Гёте, с которым в 1821, во время первой его заграничной поездки, лично знакомится.
Поприще деятельности Жуковского в его зрелые годы не ограничивается одной лишь изящной словесностью. Уже маститый поэт, почетный член, а затем и академик Петербургской АН, он пользуется доверием императорского двора — его приглашают состоять наставником при малолетнем сыне Николая I, будущем императоре Александре I. Пользуясь своим положением, Жуковский не только пытается воспитать царственного наследника соответственно высоким понятиям нравственности, но принять посильное участие в облегчении участи гонимых и поверженных. Так, во время поездки вместе с юным Александром по Сибири и Уралу он делает все возможное, чтобы помочь сосланным декабристам и их семьям, и во многом благодаря его заступничеству был освобожден от крепостной зависимости украинский поэт Тарас Шевченко…
«Моя честь, фортуна, и все — мое перо…» Бурные дебаты молодости, споры в «Арзамасе» о судьбах русской литературы и всей России сменяются с возрастом уединенными размышлениями о прожитых годах, о содеянном и пережитом. Но литература всегда оставалась для Жуковского делом жизни. Недаром он говорил: «Моя честь, моя фортуна, и все — мое перо…» Он без устали работает, правда, все больше над переводами. Но переводы Жуковского — вполне самостоятельные, равновеликие подлинникам, а порою и превосходящие их произведения.
Одна из работ, выполненных в подобном жанре, итог многолетних трудов, перевод прозаического романа немецкого писателя Ламотт-Фуке Ундина, увидевшая свет в 1836. Ундина поражает не столько своим объемом, сколько размахом поднятых в ней тем — о смысле человеческих страданий, о судьбе, о предназначении человека, о любви как силе, «что движет солнце и светила», наконец о предательстве и возмездии…
В то же время поэт вовсе не стремится отображать современную ему действительность, его больше занимает вечное в человеке. Поздние баллады Жуковского, переводы индийской и иранской поэм Рустем и Зораб, Наль и Дамаянти — поистине шедевры русской поэзии, мудрые, драматичные и, как это ни парадоксально, современные. Ведь Жуковского беспокоят непреходящие темы, он ищет истоки широкого обобщающего взгляда на жизнь и судьбу, а частое использование им вольного стиха еще больше приближает его поздние переводы к нашему времени.
«Царскосельский лебедь». И этому богу поэт остается верен до самой смерти. Вынужденный отказаться от исполнения заветного желания — соединиться с любимой, он будто закалился в страданиях и на склоне дней обрел второе дыхание. Это хорошо понимал Н.Гоголь, когда высказывался по поводу перевода Жуковским бессмертной Одиссеи Гомера Николай Васильевич писал: «Вся литературная жизнь Жуковского была как бы приготовлением к этому делу. Нужно было его стиху выработаться на сочинениях и переводах из поэтов всех стран и языков, чтобы сделаться потом способным передать вечный стих Гомера». К сожалению, не зная древнегреческого языка, поэт был вынужден постигать ритм поэмы и ее звучание с помощью немецкого филолога-классика, который специально для него сделал точный подстрочный перевод. И хотя определенного романтического тона и некоторой сентиментальности Жуковскому все не удалось избежать в своем переводе, корить его за это трудно. Впервые русский читатель смог открыть для себя величественный, яркий, фантастичный мир гомеровского эпоса…
Только в 1841, в возрасте 57 лет, поэт все же обрел семью, женившись на дочери своего друга, Елизавете Рейтерн. Родились дети, но болезнь жены заставила семейство выехать в Германию. Там-то и его настиг недуг, по причине которого он вскоре уже не мог брать перо в руки. Но работа мысли не прекращалась — диктуя, Жуковский заканчивает поэму Странствующий жид — итог своей жизни и творчества, своеобразную «лебединую песню». И наконец в 1851 он пишет элегию Царскосельский лебедь, заканчивающуюся картиной гибели лебедя, некогда жившего в Царском Селе. Это было достойное завершение непростой, полной трудов жизни поэта, которого вскоре, 12 апреля (24) 1852, не стало и которого похоронили в Петербурге на кладбище Александро-Невской Лавры неподалеку от могилы его учителя и друга Карамзина
Литература:
Афанасьев В.В. Жуковский. М., 1986;
Арзамас: Сборник в 2 тт. М., 1994;
Жуковский В.А. Полное собрание сочинений и писем. М.: Языки русской литературы, 1999;
