Жил в усадьбе старик хозяин, и было у него два сына, такие умные, что и вполовину хватило бы. И решили они посвататься к королевне – отчего же нет? Она сама объявила, что возьмет в мужья того, кто за словом в карман не лезет.
Двое умников готовились целую неделю; больше времени у них не было, да и того достаточно: начатки знаний у них были, а это главное. Один знал наизусть весь латинский словарь и местную газету за три года, с начала до конца и с конца до начала. Другой изучил всю цеховую премудрость: что какому цеховому старшине полагается знать; стало быть, мог рассуждать и о делах государственных – так, по крайней мере, он сам полагал. Кроме того, он был франт и умел вышивать подтяжки, а это немалое искусство.
– Королевна будет моей, – говорил и тот и другой.
И вот отец дал каждому чудесного коня; тому, который знал словарь и газету, – вороного, а тому, который был цеховым знатоком и умел вышивать, – белого. Оба смазали себе уголки губ рыбьим жиром, чтобы пошевеливались побыстрей. Все слуги высыпали во двор поглядеть, как они сядут на коней. И вдруг прибежал третий брат. Всего-то их было трое, да третьего никто и в расчет не принимал. Далеко ему было до своих ученых братьев, и называли его попросту Дурень Ганс.
– Вы куда это собрались, что так распарадились? – спросил он.
– Ко двору. Хотим выговорить себе королевну. Или ты не слыхал, о чем барабанили по всей стране? – И они рассказали ему, в чем дело.
– Эге, так и я с вами, – сказал Дурень Ганс.
Братья только засмеялись и тронулись в путь.
– Отец, давай и мне коня! – закричал Дурень Ганс. – И меня разбирает охота жениться. Возьмет меня королевна – ладно, а не возьмет – я ее возьму.
– Полно пустое болтать, – сказал отец. – Не дам я тебе коня. Ты и говорить -то не умеешь. Вот братья твои – те молодцы.
– Не дашь коня – возьму козла, – сказал Дурень Ганс. – Козел мой собственный и небось довезет меня. – И он уселся на козла верхом, всадил ему пятки в бока и помчался по дороге во всю прыть.
– Го-го! Берегись! – крикнул он и запел во все горло.
А братья ехали себе потихоньку, не говоря ни слова: надо же было хорошенько обдумать заранее все шутки и острые словечки, сразу-то ведь они в голову не придут.
– Го-го! Вот и я! – закричал им Дурень Ганс. – Гляньте, что я на дороге нашел. – И он показал им дохлую ворону.
– Дурак, – сказали они. – Куда она тебе?
– Я ее королевне подарю.
– Подари, подари! – засмеялись они и поехали дальше.
– Го-го! Вот и я! Гляньте, что я еще нашел. Это не каждый день на дороге валяется.
Братья поглядели.
– Дурак, – сказали они. – Это же просто деревянный башмак, да еще без передка. Ты и его королевне подаришь?
– Непременно, – сказал Дурень Ганс.
Братья засмеялись и уехали вперед.
– Го-го! Вот и я! – опять закричал Дурень Ганс. – Одно к одному. Вот находка так находка.
– Ну, что ты там еще нашел? – спросили братья.
– О-о, – сказал Дурень Ганс, – просто и слов не подберешь. То-то королевна обрадуется.
– Тьфу!.. – сказали братья. – Да это грязь из канавы.
– Верно, – сказал Дурень Ганс, – первейшего сорта. На ладони не удержишь, так и ползет. – И он набил себе грязью карман.
А братья помчались от него во всю прыть; приехали целым часом раньше и остановились у городских ворот, где женихи записывались в очередь и получали номерки. Потом их всех выстроили по шести в ряд, да так тесно, что и не шевельнуться. И хорошо, что так, а то они исполосовали бы ножами друг другу спины за то лишь, что одни очутились впереди других.
Все жители страны столпились у дворца и заглядывали в окна: всем хотелось видеть, как королевна принимает женихов. А женихи входили в залу один за другим, и как кто войдет, так язык у него и отнимается.
– Не годен, – говорила королевна. – Следующий!
Вот вошел старший брат, который знал наизусть словарь. Но он уж позабыл все, пока стоял в очереди, а тут – паркет скрипучий, потолок зеркальный, так что видишь самого себя кверху ногами, и у каждого окна по три писца да по одному писаке, и все записывают каждое слово, чтобы сейчас же тиснуть в газету да продать за два гроша на углу. Просто ужас! К тому же печку в зале так натопили, что она раскалилась докрасна.
– Какая жара здесь, – сказал жених.
– Отцу моему вздумалось поджарить молодых петушков, – сказала королевна.
– Э-э... – сказал жених: такого разговора он не ожидал и не нашелся, что сказать в ответ – сказать-то ведь надо было что-нибудь остроумное. – Э-э...
– Не годен, – сказала королевна. – Вон!
И пришлось ему убраться восвояси. Вошел второй брат.
– Ужасно жарко здесь, – сказал он.
– Да, мы сегодня поджариваем молодых петушков, – сказала королевна.
– Ка-ак? Ка... – сказал он.
И все писцы записали: «Ка-ак? Ка...»
– Не годен, – сказала королевна. – Вон!
Следующим был Дурень Ганс. Он въехал на козле прямо в зал.
– Ну и жарища тут, – сказал он.
– Это я молодых петушков поджариваю, – сказала королевна.
– Славно, – сказал Дурень Ганс. – Так и мне заодно можно зажарить мою ворону?
– Отчего же нельзя, – сказала королевна. – А у вас есть в чем жарить? У меня нет ни кастрюльки, ни сковородки.
– У меня найдется, – ответил Дурень Ганс. – Вот посудина, да еще с ручкой. – И он вытащил старый деревянный башмак с отколотым передком и положил в него ворону.
– Да это целый обед! – сказала королевна. – Только где же мы возьмем подливки?
– У меня в кармане, – ответил Дурень Ганс. – У меня ее хоть отбавляй. – И он зачерпнул из кармана горсть грязи.
– Вот это я люблю, – сказала королевна. – Ты за словом в карман не лезешь. Тебя я и возьму в мужья. Но знаешь, каждое наше слово записывается и завтра попадет в газеты. Видишь, у каждого окна три писца да еще старший писака. Всех хуже самый главный, он ведь ничего не понимает.
Это уж она припугнуть его хотела. А писцы заржали и посадили на пол по жирной кляксе.
– Вот так компанийка! – сказал Дурень Ганс. – Сейчас я разуважу самого главного.
И он недолго думая выворотил карманы и залепил главному писаке все лицо грязью.
– Ловко, – сказала королевна. – У меня бы так не вышло. Ну да поучусь.
И стал Дурень Ганс королем: женился, надел корону и сел на трон. Мы же взяли все это прямо из газеты главного писаки, а на нее ведь положиться нельзя.